На взлетной полосе
Шрифт:
— Как сыграли?
— Ноль-ноль. Ничья, — еле слышно выдохнул Лешка.
— Где играешь?
— В нападении. Правый край.
Николай Никифорович помолчал, поглаживая подбородок.
— Ох, боюсь, Алексей. Привыкнешь к вольной жизни, а после как?
— Учиться буду…
— Посмотрим.
С тех пор и было заключено между ними временное перемирие.
…Лешка выпил компот, поднялся из-за стола. Достал томик Лермонтова, устроился в кресле, возле окна. В доме было тихо, лишь на кухне позвякивала посудой мать и с улицы доносились крики мальчишек.
Дочитав главу, он поднялся, чувствуя томительное беспокойство, неосознанную жажду движения. Посмотрел на часы. Рано. Но все равно отложил книгу, начал собираться. На самое дно сумки уложил смазанные, завернутые в тряпицу бутсы, потом гетры, щитки, тренировочные брюки. Каждая вещь была необходима. Лешка ко всему относился одинаково. Только бутсы ему нравились больше всего. Проверил шипы, собственноручно выточенные из алюминия. Конечно, капроновые, как у сборной, были бы лучше, но сколько ни старался Лешка, а капрона достать не смог… Сверху положил красную футболку с полинялым номером (десять) и застегнул молнию.
Вышел из подъезда — и на секунду остановился, зажмурился. Прямо в глаза било солнце. В соседнем доме отворилась балконная дверь. Вышла Галка. На ней был старенький домашний халатик, волосы заплетены в две куцые смешные косички.
— Долго не задерживайся! — крикнула она.
— Это почему?
— Я на девять тридцать билеты купила.
— Ладно, — буркнул Лешка, сворачивая за угол.
И кто ее просил, думал он, направляясь к Олегу. Возьму и нарочно опоздаю. Потом представил, как бы поступил Печорин на его месте. Нет, Галка совсем не походила на княжну Мери. Княжна Мери с ободранными коленками. Смешно…
— Ты уже собрался? — заметил Олег, потирая глаза. — А я прилег после обеда да и уснул.
— Не работал? — спросил Лешка усаживаясь.
— Пришел, а мастер домой отправил. Отдыхай, говорит, перед финальным матчем. Я спорить не стал.
— Мне насос надо, мяч подкачать.
— Поищи на кухне.
В этой квартире даже кухня была уклеена вырезками из спортивных журналов. Стенли Матьюз, Пеле, Бобби Чарльтон. Ревущие трибуны, лица болельщиков, перекошенные от напряжения. Мячи влетали в ворота со страшной силой, вратари, распластываясь в воздухе, провожали их взглядом.
— Рогов звонил, — сказал Лешка, прилаживая насос.
Голос Олега донесся из ванной:
— Что нового?
— Федерация еще не утвердила. Сказал, что даст телеграмму.
— Темнит дядя. Отец знает?
— Нет. В этом все дело.
— Ничего, обойдется. У меня тоже много разговоров было.
— Ты никому пока, ладно? — тихо попросил Лешка.
— О чем речь? Дай только повод. — Олег вышел в комнату, тряхнул головой. Светлые брызги полетели во все стороны. Он вытерся, посмотрел на часы. — Двинули, что ли.
— Пора, — Лешка поднялся, попробовал
На улицах поселка было малолюдно. Из открытых окон доносились голоса, музыка, тонкое попискивание включенных телевизоров.
Подходя к стадиону, они услышали удары по мячу и невольно ускорили шаг…
…Две недели тянулись мучительно долго. Возвращаясь домой после работы, Лешка торопился, одним махом взлетал по лестнице, чтобы просмотреть почту. Но от Рогова ничего не приходило.
Лешка осунулся, похудел. Мать вздыхала, покачивала головой, отец молчал, не напоминал про техникум.
Субботний день выдался солнечным и тихим. Финальная встреча начиналась в пять часов, но болельщики потянулись на стадион чуть ли не с самого утра. Они останавливались возле турнирной таблицы, разбивались на группы, и разговор шел долгий, обстоятельный.
Заводская команда приехала в стареньком разбитом автобусе. Шофер Потапов круто вывернул к главному входу, затормозил, вылез первым:
— Вылетай!
Болельщиком он был страстным, но виду не показывал, Держался, потому что «находился при исполнении», и в разговоры с дружками из гаража не вступал. Зато в случае выигрыша Потапов так трогал с места, что автобус стонал всеми шестеренками, а в проходе летели сумки и раскатывались мячи.
Тренер Кречетов ко всему привык и на потаповские эмоции внимания обращал мало. В последнее время все чаще ответственные заводские деятели упрекали его в несыгранности, в тактическом однообразии. Кречетов по горькому опыту своему знал, чем эти разговоры кончаются, поэтому при подготовке к финальной встрече нервничал, часто мрачнел, покрикивая на ребят.
Кречетов посмотрел на запад. Погода портилась. Ветер гнал крутые, тяжелеющие облака, пощелкивая, вытягивая спортивные флаги. Не поворачиваясь, спросил Потапова:
— Как думаешь, Кузьмич, не нанесет?
— Прогноз без осадков обещал.
— Что ты мне про прогноз?!
— Сам спрашивал. А на мокром поле, может, и не хуже отыграем…
— Накличь еще…
Парни шли неторопливо, с опаской поглядывая на небо.
Лешка Говоров вылез последним.
— Как нога? — участливо, понизив голос, спросил Потапов.
— Нормально. — Лешка незаметно посмотрел на трибуну, отыскивая взглядом Галку. Неужели не пришла?
— Вколотишь сегодня?
— Постараюсь.
Он отвечал автоматически: только бы не думать ни о чем, расслабиться, подышать ровнее. Возле кассы вытянулась длинная очередь. Но и там ее не было.
— Долго говорить не буду, — начал Кречетов в раздевалке. Услышав собственный голос, запнулся, с трудом перевел дыхание. Этого еще не хватало. — Надо сыграть в свою игру, контролировать центр поля и подступы к нашей штрафной. А нападение — на контратаках… Гена, оттянись сегодня чуть левей, и повнимательней…
Лешка смотрел на ребят, притихших, посерьезневших, и только в этот момент понял, что игра его последняя и надо выложиться. За тонкой стенкой раздевалки играла музыка, вполголоса переговаривались болельщики, гудела толпа возле пивного павильона.