На взлетной полосе
Шрифт:
Кречетов давал установку защите. Здоровенный крайний (Федя из литейного цеха) слушал, наклонив голову. Оттопыренные уши просвечивали на солнце. Кречетов, притопывая, ходил вокруг Феди, и голос его звучал отрывистым фальцетом. Был тренер невысок ростом, смугл и худ, и вся фигура его, обтянутая шелестящим плащиком, выражала сдержанную, затаенную силу.
— И главное — не забывай о подстраховке.
— Я понял, Петр Григорьевич, — выговорил, наконец, Федя.
— Отлично. А ты, Леша, поострей сегодня действуй. Бей при первой
— Постараюсь.
— Отлично! — Кречетов посмотрел на часы. — Можно переодеваться. И ладом, ладом разминайтесь.
Кречетов вышел. В затянувшейся тишине парни раскрывали сумки.
— Пивка бы для рывка, — мечтательно заметил кто-то.
— Больше ничего не надо? — спросил Олег.
— Пасик-пасик — и в запасик, да?
Лешка шнуровал бутсы, пальцы не слушались его. Лезло в голову, что Кречетов все знает и в последнюю минуту не поставит на игру. Лешка испугался.
— Бинтик есть? — наклонился к нему Олег.
— Что?
— Бинтик, говорю.
Лешка подал бинт, расслабленно сел, опустив руки. Парни одевались быстро. Приседая, подпрыгивая, проверяли форму, и от дробного перестука шипов замирало сердце. Говоров взял мяч, головой подбросил несколько раз. Звенящая покорная упругость мяча ненадолго успокоила его.
В приоткрытую дверь заглянул Кречетов.
— Пора.
Выходили молча, у порога разбирали мячи, стараясь не смотреть по сторонам на обступивших болельщиков. Болельщики даром времени не теряли, подбадривали, как могли:
— Давай, орлы!
— Где наша не пропадала!
— Держись!
Лешка замешкался, вышел последним. Заставив себя улыбнуться, шевельнул худенькими плечами, потом разом подобрался, напруженно побежал в поле. Бежал он легко и свободно, полной грудью вбирая воздух, словно все страхи и сомнения его остались позади, в раздевалке. За спиной уже слышался сдержанно густой гул трибун и редкие аплодисменты.
На разминке мяч его не слушался. То, срезаясь с ноги, катился по земле, то летел выше ворот. Вратарь растерянно разводил руки, пригибался снова, ожидая удара.
— Побегай, успокойся, — Олег остановился возле Лешки. — Не на кубок европейских чемпионов играем…
Считалось, что он доигрывает последние сезоны, и Кречетов все чаще оттягивал его назад, в защиту. Олег не спорил, играл и там, как всегда, добросовестно, и майка после любого матча была темна и тяжела от пота. Но иногда, словно вспоминая прошлое, Олег, получая мяч, делал рывок и преображался. Движения становились мягкими, вкрадчивыми; коренастый, тяжелеющий, он удивительно легко проходил чуть не все поле, а после его финтов защитники в отчаянии хватались за голову.
Иногда говорил Лешке:
— Беги отсюда. Ты знаешь, кем я мог стать? А-а-а… Как застрял в периферийной команде… С такой кухни разве побегаешь?!
Лешка соглашался
Судья вызвал на поле. Кречетов сидел на низенькой скамеечке возле бровки. Первые удары, общая скованность — не удивила. Интуиция подсказывала, что сегодня должно повезти, и даже в притихших рядах зрителей чувствовалось это ожидание. Но, словно боясь прогневить судьбу, Кречетов хмурился, смуглые желваки твердели, изжеванная папироса потухла.
К нему подсел Маркин, заместитель главного инженера, крупнопородистый, неторопливый мужчина. Губы его блестели, и когда улыбался — в них отражались золотые коронки. Придвинулся ближе, скамейка прогнулась, заскрипела.
Кречетов крепче сжал в зубах папиросу. Знал, что опять начнутся советы, кого заменить, кому — что сказать. Но на этот раз игра Маркина интересовала мало.
— А что, Григорьевич, — заговорил он с низким придыханием, — дадут нам высшую лигу, если мы стадиончик отгрохаем тысяч на тридцать мест, а?
— Не знаю.
— Как добрые люди делают, а?
И хотя ссориться с Маркиным было рискованно, Кречетов не выдержал, быстро поглядел на него.
— Шли бы вы… на трибуну, Кирилл Андреевич.
— Понимаю, понимаю.
В этот момент у Феди мяч срезался и влетел в свои ворота. Трибуны разом ахнули.
Кречетов выплюнул папиросу, лицо пошло красными пятнами. Слишком легко, вот из-за такой случайности могла круто перемениться его судьба, потому что — тот же Кирилл Андреевич Маркин уже несколько раз намекал: заводской команде нужен тренер со специальным образованием. И при мысли, что придется расстаться с командой, у Кречетова щемило сердце…
В раздевалке было тесно от мокрых футболок. Кречетов ходил, перешагивал через вытянутые ноги и говорил с торопливой хрипотцой:
— В чем дело, ребята? Ни одного удара за сорок пять минут. Я понимаю, волнение, но ведь не у вас одних…
Он говорил обычные слова, ровно, не повышая голос, как всегда говорил в таких случаях, знал, что важны сейчас не слова, а его уверенность.
Лешка Говоров сидел, прислонясь спиной к шершавой дощатой стенке. Влажная футболка прилипла к спине, стягивала грудь. После первого тайма осталось лишь ощущение беспомощности. Надо забить, забить, забить.
Ему Кречетов ничего не сказал. Только вспыхнул и погас в узком прищуре немой вопрос: что случилось. Лешка опустил голову. Слышно было, как лопались пузырьки в бутылках с минеральной водой.
Во втором тайме Лешке повезло. Чуть ли не сразу после свистка Олег вывел его неожиданной хитрой передачей. Лешка принял мяч, сделал первый шаг и по испуганным движениям защитников понял, что им не догнать его, и что впереди один вратарь. Лешку охватила радостная жажда гола, но он знал обманчивость этой преждевременной радости и погасил ее усилием воли.