На взмахе крыла

Ставров Перикл Ставрович

«Все более немыслим — серый свет…»

Все более немыслим — серый цвет Над грудою разбросанных газет, Огней тревожное мерцанье, Соседа пьяное дыханье, Тот дробный шепот, что разлит Над трезвым цоканьем копыт И это ауто-да-фе В затрепанном ночном кафе… Но надо ль было — серый свет, Так много — ночи, столько — лет, Чтобы поверить: за стихами Всепожирающий рассвет И утра ровный, белый пламень.

«В четвертом часу утра…»

В

четвертом часу утра Все несбыточно, но не случайно: Ведь и лепет ночных утрат Постепенно слагается в тайну. Да ознобом сведенный зевок… И рассвет оковал, как зевота, Захотел одолеть и не смог Недопитой в стакане дремоты… Захотел одолеть — и не смог… Побледневшим, усталым рассыльным, Что бормочет и валится с ног От ночей беготни непосильной. От ночей шаркотни невпопад… И неловким, спросонок, движеньем На картонные столики в ряд Растасовывал синие тени. Потолок, да окурок… плевок… Вот зевота — от пыльных растений, Вот и свет — неуклюжий комок (Через час) голубых оперений. Допивать, доживать, досыпать… А рассвет ведь опять, как гримаса. Если б можно до сути узнать Умиранье четвертого часа.

«Когда и дрема и покой…»

Когда и дрема и покой В ночном чаду истратятся И разговор, как шар пустой Отскакивая, катится И шелуху огней в слова Перетирают жернова… И нет возможности понять (В который раз — не сосчитать) Глухого утра за ночной Белесоватой пеленой И остается — неземной Звончайший шаг по мостовой.

«Опустевшее время. Тревога поет…»

Опустевшее время. Тревога поет, Как пчела над полуденным зноем. Разве время такое, что верен полет Над прорвавшимся в мире покоем? Корабли и дома. Ослепителен жест Оловянно-белесого моря. Захрустевший песок. И тяжелый, как крест, Серый камень на вскинутом взгорье. Одинокая мачта высоко-легка, Черной лодки засмоленный гребень… Разве время такое… И флагом — тоска, Опоздавшею птицей на слепнущем небе.

«День не такой, как все, сошедший гладко…»

День не такой, как все, сошедший гладко. Но застревающий — без снов. Высокая стена, крылатка И слишком четкий стук шагов. И так шагать — и волосы по ветру, И руки врозь, и сердце начеку, Бесчувственным отмеривая метром Пустынную, последнюю тоску. А за углом — и в судорге, и в муке Рассвет — на день похож и непохож. Какая странная, предутренняя скука — Покорно голову укладывать под нож! Излом угла — и за углом возочек, Бессмысленный предвестник пустоты, И утренний рассыпанный песочек — Последние

заметывать следы.

Летучий Голландец

Уже дыханье ветра — лед, И синева в сухих морщинах, И снасти — только перелет Над неразвергшейся пучиной. И бурной ночи перерыв, Уже как дрожь воспоминанья, И флаг на мачте — вечный взрыв Несмолкающего отчаяния. А небо — голубым огнем На неживой пергамент кожи… Какой волны крутой подъем В последний раз ему поможет?

«Так тяжким накатом — нарывно и туго…»

Так тяжким накатом — нарывно и туго — Сорвались и лопнули обручи стали. Гроза обложила на с запада, с юга — и далее. Осада, И натиск по краю воскрылий, И вздутого неба огромные лопасти И треплются желтые флаги усилий Над пропастью. А к вечеру тише, И шепот почти что не слышен, И ночь на краю, у ограды Неслышного прочего Чернее отточена.

«От туманности завес…»

От туманности завес, Сквозь горячих дней отраву Прорывается небес Приоткрытая застава. (И в разгар пустой возни В слишком черной стоков тени Вниз по желобу скользить Неурядицей скольжений.) Это тоже может быть: Неотвязный запах тленья Перенять и перебить Монотонностью падений. И потом в туманный чад Под дождя стеклянный ропот Посылать холодный яд, Челобитной слезный шепот.

«Здесь все — (в последний раз) неясно…»

Здесь все — (в последний раз) неясно, И освещенье все нежней, Как будто боли ежечасной Дремоту одолеть трудней. Здесь скука — в неизвестном чине, И скукой осененный двор, И выплывающий из сини Неощутительный раствор. И эту синь фонарных вышек, И этот блеск торцовых ран Приподнимает и колышет Свинцовым вымпелом туман. Он не мерцает, он не дышит, Он задыхается во сне — Он невозможней, чем афиша, Что птицей бьется на стене.

«Как дымок, расплывается прочь…»

Как дымок, расплывается прочь Синекрылая, легкая ночь, Если звезды мерцают светлей, Если ветер сорвется с полей И вздувается синью река И прозрачней, чем звезды, тоска… Но смешней декорации нет, — В скучноватый, печальный рассвет Суматошный врывается свист И кружится отчетливей лист. Семенит, просыпаясь врасплох, Пароходик, смешной скоморох, И мотор на реке та-та-та та-та-та Пустота, пустота…