На взмахе крыла

Ставров Перикл Ставрович

Дорога

Пронзительный трезвон Еще не вымерен построчно, Но до конца не утвержден Дождя допросом перекрестным. Рекорд неведомых побед Еще весною не поставлен. Но по утрам дымится след От разогретых шиной вдавлин. Хотя бы ветер, горы, лес, Еще не сказано — дорога, Но и ее клочок небес Нам открывает понемногу. Неутомимости закал Сам по себе немного стоил, Когда б повсюду не мелькал Неистощимый

«Motor-Oil». И за стремление отдать Искусство отдано сторицей, По красным шапкам узнавать Грядущих сновидений лица.

Вниманье, вниманье

Вниманье, вниманье — день Затих на последней упорной утрате. Мгновенье, мгновенье — тень, Совсем как на карте, на черном закате. И вот для того ль на высокой игле Надломленный вечер застыл виртуозом, Чтоб радуга туч по встревоженной мгле Тянулась широким и пышным обозом. А там, по углам — для того, для того ли Узоры и краски расцвечены пышностью, Чтоб черные крыши на розовом поле На десять минут потрясти необычностью. На десять минут — и затем, посерев, Внизу растянуться на пыли дорожной, Раскрылся надлом — и в раскрывшийся зев Стремящийся бег задержать невозможно.

Крушенье

В неколебимость пустоты Они улягутся нескоро, У остановленной черты Заторможенные просторы. И перебегу полевых, Простых, некошеных видений Не перегнать, не уловить Неукротимости крушений. Когда разбег на всех парах, Вздуваясь времени одышкой, На недокошенных буграх Застыл чудовищною вышкой. И окончанье всех тревог В ночи, на поводу у ветра, На перекрестке всех дорог Поднял последним километром.

Сенсация

Обложка желтей лимона, Странствуют десять страниц, Где лихорадочно звонит Сенсация в десять страниц. Зарницы синей и глубже, В боль барабанит рука, Галя моя, приголубь же Отъявленного игрока. Он от преддверья Ниццы, Ниццу любовью залив, Схимником каждой страницы Переплывает залив. Он на мильон терзаний, Вызеленив сукно, Золотом восклицаний Окровянил казино. То ли ему погоня, То ли ему любовь — Он в чемодане агоний, Девью увозит кровь.

Синева

Синее синь, и ветер влет Стал бить уверенно и споро, И вот волна уже ведет С песком морские разговоры. Сейчас настойчиво и в ряд Запляшут пляжные игрушки, И гичка станет наугад Качать восторженной частушкой. И в синеве не угадать Той неожиданной свирели, И, напрягаясь, провода Уже пронзительно запели…

Север

Скат

роковых куртин, Белым поросший клевером, Сердце седых глубин Бьется горячим севером. Песня. И кровь стучит, Песня залита кровью, Словно поэт в ночи, Шедший на бой с любовью. Точно набег — напев Криком, размахом ринется, Перекровавив зев, Болью на льду раскинется. И, раскачавши бег, Ветром развея бороду, Север исходит в снег Свистом истошным холода. Но невдомек во мгле, Меру пребыв урочную, Что на его игле Небо повисло клочьями.

НОЧЬЮ (Париж: Объединение писателей и поэтов, 1937)

«Еще луна, синева и снег…»

Еще луна, синева и снег На большом перекрестке пустынных дорог, Еще слова сказал человек, Слова, что раньше сказать не мог. Еще, как вчера, настигала беда, В стеклянное небо упирался дымок, Еще, как вчера, никто, никогда Огромного неба вместить не мог.

«Еще понятны и легки…»

Еще понятны и легки Слова, упавшие не в срок, Вдали мелькнувший огонек, Тепло мгновенное руки. Еще — надейся и умножь Внезапно вспыхнувшую дрожь. И на лучах от фонаря Еще ответная заря Закату нежному верна, Но рядом пенясь исчерна, Над глуховатой темнотою, Но рядом, за морской чертою, За плеском плеск, за взлетом взлет Ведут нездешней скуке счет.

Фонарики

Эти сумерки — черные с синим И луна — неживая печать, За фонарным расцветом павлиньим Мне живого лица не узнать. И приходится верить, что тайна В огоньках, фонарях — белизной На гранит и чугун не случайно Разливается светлой луной. Ей сегодня легко и нарядно (Ах, зачем обрывается нить Этим вечером смутным и чадным) В металлических лужах светить. Как в таком удержаться скольженьи? (Синева, холодок, полет) И каким запылал отраженьем Электрической радуги взлет? ……………………………………… Ах, фонарики, — черные с синим Ротой, в струнку — мучительный строй… Здесь обряд ослепительных линий Завершается мертвой луной.

«Часов отбиванье звучит, как отбой…»

Часов отбиванье звучит, как отбой (Метаться ль нам дальше — куда и откуда?) И взморьем, и синью, и нашей тоской Сейчас завладеют луна и причуда. Я знаю, я вижу — полуденный свет За лунную тень отступает не сразу, Но новый заоблачный, призрачный бред Внезапно приближен на уровень глаза, Всплывая в легчайший и радостный пух В высокой волне напряженного света, Пока возглашающий трижды петух Зарвавшийся взлет не притянет к ответу.