На заре и ясным днем
Шрифт:
Возвращался Хохлов уже утром. Бессонная ночь дала себя знать. Задремал Григорий Тимофеевич. Прямо за рулем, на ходу…
И приснился ему сон. Стоит будто лето. Жарко. Сидит он на веранде и пьет чай со своим любимым яблочным повидлом. Жена его Елена Ивановна качает внука. Его самого любимого. Гришку. Качает и говорит:
— Как же это, Гришенька, получилось — двенадцать лет ты проработал председателем в колхозе и сколько выговоров получил? А вот тут четыре года прошло, а нет…
Укоряет вроде.
— Тонкая это штука, маты бьют, значит, любят, значит,
Говорит он это так, а и сам не верит в свои слова. И с веселой грустью думает будто сам про себя: а ведь и в самом деле много тумаков… Может, им там, в Шумихе, виднее? Может, так надо для дела? А может, они уже привыкли и не мыслят иначе, не могут уж по привычке изменить себе? Вот и нынче, наверное, опять выговор сочиняют, опять Хохлова за хохол теребить начнут.
Ну да ничего. Как сказал мой сосед: «Это только на пользу. Нас скребут, а мы от этого только крепчаем…»
А вслух попросил жену: «Сходи-ка, Ленуш, открой лучше ворота, гудит кто-то».
Очнулся. Понять ничего не может. Дороги впереди нет, и стоит его «газик» лоб в лоб с автобусом. Шофер автобуса улыбается:
— Ну, выспался, я пять минут ждал тебя, объезжай!
Утром иду на ток, думаю, сяду на первую машину и поеду в поле. На току людно, но не суетно. Тарахтят сушилки, постукивают транспортеры, шелестит зерно.
Заметил ближайший ко мне грузовичок. Сажусь в кабину. Шофера пока нет, где-то, видно, замешкался. Устраиваюсь поудобнее и чувствую, будто что-то мешает. Ах, вот оно это «что-то» — полотенце! Веселенькое такое, с цветочками, висит ниже ветрового стекла на ручке. Ну и ну. Открывается дверца, в кабину протискивается женщина в сером халате.
— Поехали? — спрашивает она добродушно.
— Поехали, — неуверенно отвечаю ей.
И поехали. Хорошо поехали. «Вот только гуси мешают на дороге, ох, уж, эти гуси», — жалуется она, объезжая выводок.
— И давно за рулем? — пытаю.
— Уже два месяца.
Она сделала упор на слове «уже», как будто это уже два года, не меньше.
— А работаете в совхозе кем?
Она не удивляется вопросу.
— Бухгалтером на центральной усадьбе. Муж у меня раньше ездил на этой машине. А началась уборка, он сел на комбайн, а я сюда.
— И много вас, женщин, в совхозе шоферами работают?
— Сейчас 12, а училось 27.
Молча объезжает яму, потом улыбается.
— Муж говорил, когда я впервые разы-то за руль садилась: «Только ты мне гидравлику сорви! Домой не приходи». Господи!.. И так раньше двух ночи не прихожу…
Переключила скорость, продолжает:
— Конечно, мужики сначала смеялись: «Да вам к комбайну не подъехать» А я своему говорю: «Я еще лучше тебя машину сохраню. Вы ведь вон как гоняете!» А он на своем: «Какую отдал, такую и верни».
Она молча улыбается этим воспоминаниям. А затем, повернувшись в мою сторону, полусерьезно-полушутя
— Вот закончим уборку, день шофера отметим…
— А когда он, этот день шофера? — любопытствую я.
— Его вообще-то нет, этого дня, а мы вот, одни бабы, соберемся и отметим.
Гляжу на тоненькие пальцы, которые сейчас спокойно лежат на баранке, и становится мне почему-то немного жалко Анну Григорьевну и ее подруг. Спрашиваю:
— Трудно?
Молчит. Повернулась ко мне, а на лице вопрос: «А как вы думаете?»
Потом честно призналась:
— Трудно… Особенно вначале. Ведь и в самом деле поначалу подъехать к комбайну не могла, комбайнеры выручали… Да и как не трудно: дома бываешь всего три часа в сутки… — Вздохнула: — Хорошо бы, кто хоть ждал…
«Кто бы хоть ждал…»
Вначале я удивился этой ее жалобе. А потом узнал, о ком жалела Анна Григорьевна. О детях, которых «не дал им с мужем бог…»
Помолчав, она, продолжала:
— Недавно было, помню, выехала ночью. И надо же так случиться — на грейдер только заехала, мотор заглох. Вышла из кабины. Ветер, снег, холод, тьма-тьмущая. Открыла капот, ничего не могу сделать, хоть реви. Хорошо, машина шла встречная, помигала ей, остановилась. Вылез незнакомый шофер (у нас из Свердловской области автоколонна работает, наверное, оттуда). Два часа он ковырялся под капотом. Замерзла вся. А я ведь в кабине сидела… Лицо его незнакомое, из приезжих. Потом узнала, фамилия его Паленый… Вот такие дела.
Подъехали к комбайну. Загружаемся. Анна Григорьевна посмотрела на меня и грустно сказала:
— Не знаю, как пойду обратно в контору после уборки… Привыкла я к машине. Жалко расставаться.
Уже потом, покинув Крутые Горки, я думал, откуда у людей такая настырность? Как удалось им за неделю сделать это чудо? Ведь когда я приехал туда, еще 30 процентов оставалось необмолоченных хлебов! Где берется эта энергия? Может быть, оттого, что в «Большевике» все молодые? Может быть, потому, что средний возраст ведущих специалистов здесь не дошел и до 30 лет? А может быть, просто люди здесь такие удивительные, моторные?
Наверное.
Познакомился еще с одним из них. Фамилия его Подкорытов, зовут Сергей Григорьевич. И тут я вспомнил, что знал его еще давно, раньше. Еще пять лет назад был я здесь, в Крутых Горках. Даже нет, еще до этого узнал эту фамилию по приказам, по директорским приказам. По тем, что зашнурованы в книгах, на которых написано: «Хранить 75 лет».
Вспоминаю, вот приказ о Подкорытове-механизаторе, вот об электрике. А вот в приказе следующая запись: «Командировать электрика Подкорытова на сдачу экзаменов», «Дать внеочередной отпуск в г. Челябинск в связи со сдачей государственного экзамена и защитой диплома» в Челябинском институте механизации и электрификации сельского хозяйства. И вот еще один: «Назначить на должность главного энергетика».