На земле штиптаров
Шрифт:
— Тогда я доволен. И все же дело нелегкое. Нам придется ведь проделать все в темноте и без всякого шума. Это трудно.
— Что ж, я не боюсь. Нам надо лишь тщательно обо всем условиться и распределить роли, чтобы каждый знал, что ему делать. Тогда все свершится быстро и спокойно.
— О каких ролях ты говоришь?
— Я думаю, что каждому надо сказать заранее, что ему делать, чтобы мы не мешали друг другу. Разумеется, с этим немецким гяуром придется повозиться двоим.
— Мы с ним справимся, — сказал один из аладжи. — Мы
— Хорошо. Выберем теперь самых сильных среди нас. Нам нужно отрядить на каждого из них по человеку. Не считая аладжи, сильнее всех среди нас миридит. Пусть он возьмет на себя того, кого они называют Оско.
— Нет, — вмешался Баруд эль-Амасат. — Этого Оско возьму на себя я. Он за мной гнался; мне он собирается отомстить, и за это я задушу его своими руками.
— Он тебе собирается отомстить? Почему?
— Потому что я похитил его дочь и продал в рабство. Кому? Вас не касается.
— Конечно, такая шутка понравится не каждому отцу!
— С тех пор он и гонится за мной по пятам.
— А что это за человек? Он похож на серба.
— Он черногорец. Раньше мы были друзьями.
— Стало быть, он тебя оскорбил и ты отомстил ему, украв его дочь?
— Он меня ничем не обидел. Его дочь Сеница была писаной красавицей. Она приглянулась одному господину, и он потребовал отдать ее в жены; она же ему отказала. Тогда он обратился ко мне и предложил мне круглую сумму. Что бы вы сделали на моем месте?
— Деньги того стоят, — усмехнулся Мурад Хабулам.
— Совершенно верно! Я похитил ее, что было легко, ведь она считала меня другом своего отца, а потом передал ее этому господину. Он увез ее с собой в Египет, где ее вскоре снова выкрали.
— Кто же?
— Не угадаете. Тот, кто всем и вся задолжал, — этот негодяй, который зовет себя Кара бен Немей.
— Этот немец?
— Да.
— Да проклянет его Аллах!
— Надеюсь, твое желание исполнится еще сегодня. Эта Сеница любила, собственно говоря, совсем другого человека — сына одного сказочно богатого купца из Стамбула. Его зовут Исла; в Египте он встретился с немцем. Тот отыскал Сеницу, увел ее и передал Исле, который увез ее в Стамбул и сделал своей женой. Хотел бы я знать, как же этот немец выследил ее!
— Опять своим дурным глазом, — сказал Хабулам. — Он все видит, все обнаруживает. А тот, кому ты продал Сеницу и у которого ее снова похитили, не стал мстить?
— Хотел, да ничего из этого не вышло, ведь дьявол хранит немца. Да, этому немцу или кому-то из его спутников позднее даже удалось убить моего друга. И теперь они с Оско гонятся за мной. У старого черногорца, конечно, нет другого, более страстного желания, чем отомстить мне.
— Оно его и погубит!
— Я тоже так думаю и потому беру старика на себя. Миридит же пусть отыщет того, кого они называют Омаром.
До сих пор миридит, скрестив руки на груди, стоял неподвижно и не произнес ни слова. Теперь он шевельнул рукой,
— Мне этот Омар сегодня совсем ничего не сделал.
— Ничего? — изумленно спросил Хабулам. — Ты себе кого-то другого облюбовал? Может быть, того, кого они называют хаджи Халефом? Я принимал тебя за более храброго человека, чем ты сейчас выказываешь себя.
Глаза миридита сверкнули, но он спокойно спросил:
— Ты, значит, думаешь, что мне не хватает мужества?
— Ты выбираешь себе самого маленького среди врагов!
— Кто тебе это сказал? Я, что ли?
— Нет, но это можно предположить.
— Тебе вообще нечего предполагать. Может, ты скажешь, что у меня совсем нет мужества, если я заявлю вам, что не возьму на себя ни одного из этих людей.
Эти слова миридита крайне удивили всех.
— Может, ты хочешь сказать, что не собираешься сражаться с нашими врагами? — вспыльчиво переспросил Хабулам.
— Да, я это имел в виду.
— Ты предаешь нас; надеюсь, что ты пошутил.
— Я сказал это совершенно серьезно.
Возникла пауза, во время которой взгляды всех собравшихся были прикованы к его застывшему лицу. Затем заговорил Баруд эль-Амасат:
— Если ты и впрямь так думаешь, то лучше бы было нам вообще не знаться с тобой. Кто не с нами, тот против нас. Если ты останешься при своем мнении, мы будем считать тебя нашим врагом.
Покачав головой, миридит ответил:
— Я не ваш враг. Вашим планам я не буду мешать, но и помогать вам не стану.
— Сегодня утром ты говорил по-другому.
— С тех пор мое мнение переменилось.
— Так что же, ты уже не считаешь этих людей нашими общими врагами?
— Нет, считаю; ведь они убили моего брата. Но я заключил с ними перемирие.
— Перемирие! Какой ты глупый! И как же увязать это с теми словами, которые ты говорил нам до этого?
— Не думаю, что там есть противоречие.
— Есть, и даже очень большое. Утром ты расстался с нами, твердо намереваясь убить чужеземцев или хотя бы этого Кара бен Немей. Поэтому мы расстроились, когда ты приехал, чтобы сказать нам, что твой план тебе не удался. А сейчас ты даже заявляешь нам, что заключил с ними перемирие. Мы-то думали, что они от тебя улизнули, а ты, судя по твоим теперешним словам, сговорился с ними!
— Разумеется, я с ними побеседовал.
— И, значит, заключил мирный договор?
— Только на какое-то время.
— Чем спокойнее отвечал миридит, тем сильнее волновался Баруд эль-Амасат. Он поднялся со своего места, подошел к ослушнику и сказал строгим тоном:
— Это тебе не позволено!
— Почему? Кто против этого возражает?
— Мы, конечно, мы! Ты — наш союзник и не имеешь ни права, ни дозволения делать что-либо без нашего согласия. Твой договор не имеет никакой силы, так как ты заключил его без нас и направлен он против нас. Этим все сказано!