Набат-2
Шрифт:
— И привел нас в стойло. Выжидали долго, хотя многие следы вели туда. При обыске там обнаружили взрывчатку, копию той, какую нашли в самолете. Взяли пятерых и вагон оружия. Доволен?
— Спасибо, Виктор Вилорович, — с полным удовлетворением ответил Судских. — Они у вас?
— А где же им еще быть? Пока милиция не чухается, отдуваться нам с тобой. Хочешь взглянуть? Они тебя за изувера считают, одного имени пугаются, — захихикал Воливач. — Не впервой слышу о тебе такое. Приедешь?
— Выезжаю, — сухо ответил Судских.
На Лубянке его встретил помощник Воливача
— Виктор Вилорович дожидается вас там, — пояснил помощник.
Воливач дожидался Судских в приподнятом настроении.
— Пока особо не допрашивали. Едва назвали твое имя, пообещали передать в УСИ, стали колоться, как спелые орехи. Чем ты их так напугал? — прищурился Воливач, а лукавую усмешку не стер.
— Не знаю, — дернул плечами Судских. Он в самом деле не подозревал, что у него репутация изверга. — Что показали?
— Будто бы представляют молодежную патриотическую организацию, действуют самостоятельно.
— А вы как считаете?
— Не верю, друг мой. Больно взрывчатка хороша, такой во всем мире ограниченное количество, а у них есть. Это особый вид, обнаружению не подлежит, изобретен совсем недавно. Слушай, скажи честно, как ты ее высветил?
— Интуиция, — кратко ответил Судских. — Тамура улетал этим рейсом, вот я и подстраховался. Показывайте героев.
— Скопом или по одному? — не изменил прищура глаз Воливач.
— Один на один.
— Как знаешь, — разобиделся Воливач. Хозяин все же он… Но напряжение внутри Судских отметил.
В комнатку следователя, где ничего не было, кроме стола, двух стульев, привинченных к полу, телефона и настольной лампы, ввели в наручниках парня лет двадцати пяти. Лицо настороженное, что он пытался скрыть под маской безразличия. Интересным Судских он не показался.
— Чикаться с тобой не будем, — сразу молвил Судских. — Скажешь правду, останешься жить. Я — Судских.
Приведенный быстро облизнул губы.
— Это незаконно, — с хрипотцой произнес он.
— Забудь о законности. Каков привет, таков ответ. Начинай.
— Я уже показал: мы — члены молодежной патриотической группы «Русский порядок».
— Откуда взрывчатка?
— Купили у кавказцев.
— Вранье. Нет у них такой. Последний раз прошу, лучше правду выкладывай, поблажек не будет.
— Ничего другого сказать не могу.
Судских смерил его уничтожающим взглядом. Позволил разбежаться и удариться о стену. Удар получился страшным.
«Зомби! Черт бы его побрал…» — скользнула запоздалая мысль. Судских нажал кнопку звонка.
Охранник без любопытства оглядел боевика с разбитой напрочь головой и посмотрел потом на Судских.
— Этого убрать, и давайте следующего.
Через пару минут в комнатке навели порядок и ввели второго боевика. Не считая некоторых отличий, он был копией первого. Как оловянные солдатики, они отличались мелочами отливки, но оставались солдатиками одного набора.
— Твой товарищ предпочел разбить себе голову о стену вместо правды. Такой же? — вперился в него Судских взглядом.
— Я могу сказать то же самое. Поверьте, это правда.
— Смотреть в глаза! — прикрикнул Судских.
Боевику
Темный коридор, в который он попал, закончился бетонной стенкой. «Взорвать!» — приказал Судских, и ослепительно белая вспышка расчистила проход. Множество людей толпились там, будто пленники, они тянули руки к освободителю.
— О-ох, мама! — простонал боевик, кривясь от боли и сползая на пол. — Голова разрывается…
— Пройдет, — жестко ответил Судских. — Вставай.
Боевик поднялся. Вместо прежней пленки безразличия на глазах стал различим их свет. Голубой и глуповатый.
— Вспомнил! — выдохнул боевик. — Я не хочу умирать, скажу, — торопился он. — Приказы отдавал офицер из вашего управления по имени Святослав Павлович, я видел его только раз. Тот, кто себе голову разбил, старший группы.
— Ты ничего не путаешь? — сузил глаза Судских. Сказанное было невероятной чушью. — Матерью клянусь! — открыто, с мольбой смотрел он на него.
Пришлось еще раз войти в темный коридор. Среди толпящихся людей Бехтеренко не оказалось. Боевик описывал человека, отдавшего приказ заложить бомбу, и Судских увидел его, скромно стоящего у взорванного прохода. Другие выходили на свободу, а этот жался поодаль.
«Мать честная!» — воскликнул про себя Судских. Он узнал его.
4 — 16
Остров Готланд не вызывал желания у туристов посетить его из-за постоянной сырости в воздухе и на земле. По-райски зелено и адски сыро. Если и наезжала сюда шальная парочка, чаще всего это были не туристы, а люди, убегающие от неприятностей. Поэтому богатую шведку с мужем — то ли турком, то ли турком в квадрате — приняли в Форесунде сдержанно и настороженно. Потом недоверие рассеялось: семейная пара сняла комнату у говорливого Квале на две недели, оплатила ему сразу, жила открыто и приехала ради одной цели — разыскать, не осталось ли какой памяти о любимом дядюшке Питере Бьернсоне. Был здесь такой — подтверждали окрест, — служил маячником, жил на острове давно и скрытно, о родичах его никто здесь не слышал, и все выражали сочувствие племяннице, которая не посчитала за труд навестить могилу любимого дядюшки.
— Здесь ее нет, — уверенно заявил говорливый Квале. — Лет тридцать назад его перевели на Форе, там он и скончался.
Он сразу же выразил желание помочь съездить на соседний островок. Позвонил своему родственнику на Форе, снарядил катер и доставил семейную пару, не замочив солеными брызгами.
Там их встретили вежливо, нисколько не сомневаясь в честных намерениях, иначе за каким чертом попрутся сюда люди, живущие в светлом мире? Да, Питер-отшельник жил на маяке и похоронен там же, отвечал родственник Квале Мэнэ-козоед. Он проводит их к могиле, едва управится с дойкой коз. м Коз у Мэнэ водилось пять, и управлялся он с ними в одиночку. Дочь наезжала раз в неделю, привозила продукты и необходимые вещи, ворчала на старческую прихоть и отбывала на Готланд.