Набат-3
Шрифт:
— Да фраера какого-то из Балашихи. Ума не приложу кто. А тут по команде балашихинские баркаши, измай- ловские, рузасвские поднялись. Представляешь, за одну ночь вокруг Москвы все до единой точки спалили. Да разберись ты хоть с Барабашкой, что за птица была, раз такой наезд получился!
— Не тягайся с ними, — не на шутку испугался отец.
— Уговорил, не буду, — буркнул Альбертино. — Но выясни, почему наехали.
«На хрена мне это!» — чуть не ляпнул Мастачный- старший.
— А
2-6
Еще в машине Судских очнулся. Хотелось застонать, настолько ломило голову. Он стиснул зубы. Водитель с напарником нерегаваривались, и Судских, превозмогая боль, вслушивался, о чем они талдыча'!, умудряясь обходиться малым запасом слов и большей частью междометиями.
Брошенный на заднее сиденье Судских не изменил позы, как ни хотелось лечь удобнее и унять боль. О нем, сколько он ни вслушивался, речи не шло, но подвиги свои этим вечером они смаковали вдосталь, и даже не сами подвиги, а полученный навар. Из кого-то выколотили целую тысячу баксов, из другого — коробку сигарет, с третьего получили должок в двадцать тысяч рублей, и жаль, чго половину придется отдавать сынку Мастачного через какого-то майора Семеняку.
От неожиданности Судских забыл о боли. Как Мастачный?..
Больше о нем не упоминалось, но из разговора Судских слало понятно, что майор — их непосредственный начальник и выступает связующим звеном между ними и какими-то коммерсантами. И майор — полная сука, потому что отбирает нагло часть их заработанной доли.
Открытие не поразило его, лишь углубилась боль, заныла, словно рэкет милицейских работников тому причина, а разбой мафиозных структур -- узаконенный бизнес.
Отняли надежду.
Лишь вскользь они упомянули о нем: брать с него нечего, разве куртку... Увозили подальше, как отброс.
Возмущение перекрывало боль. Тот самый случай, когда безысходность прорывается воплем возмущения, оно сильнее боли, за ним наступает отупение. И тут Судских заставил себя превозмочь желание поддаться инстинкту. Что, собственно говоря, произошло? Пока еще его всего-навсего стукнули по голове и везут добивать двое безмозглых ублюдков, не убоявшихся Божьей кары. А что им кара, если существуют они в своем усеченном мире, где убийство — обычная работа, за которую платят. Попробуй скажи им о Библии, творениях Пикассо или о музыке Перго- лези — убыотбез сожаления и правильно сделают: оттого, что подвальным крысам объяснять бином Ньютона, картофель лучше не сохранится.
«Да не поддамся я им, — уже без возмущения решил Судских.— Если я не переиграю этих дебилов, прав Все вышний: нечего со мной цацкаться и сам я дебил , только чуть образованнее».
Отбиваться он не собирался, слабо знал технику рукопашного боя, но другим оружием — сообразительностью — решил биться.
Водитель сбросил газ, и вскоре «опель» запрыгал по ухабам.
— Прибыли, — сообщил Дыня. —
Открылась задняя дверца, пахнуло свежим воздухом.
«Вода рядом, - сообразил Судских и позволил вытащить себя из машины. — Не прикинуться ли утопленником?»
— А он коньки не отбросил? — спросил напарник Дыни. — Ты его там не того?
Слабый клиент пошел. — заржал Дыня.
– Дашь по башке, а он с пот валится. Да кастетом я его. Чехлы сухие. В общем, так: снимаем куртку, не очухается кидаем в болото.
— Вот фуфло, — сплюнул напарник Дыни, — развлечься не дал.
— Давай контролку в затылок сделаем?
— Сделать можно и нужно, только неинтересно это. Хоть бы дернулся...
Судских лежал почти плашмя на траве и безропотно дал стянуть с себя куртку'. Свет зажженных фар уходил rсторону, и он осторожно размежил веки. Они не заметили в темноте.
— И навара никакого с козла. За что убивать-то? — возмутился Дыня и пнул Судских тяжелым башмаком.
От неожиданности Судских издал звук, короткий сгон, и боевики обрадовались:
— Живой, сука!
— Живой... — не смог притворяться больше Судских и, собравшись, кувыркнулся в сторону. Встал.
Подобной прыти от него не ожидали. В боевиках закипала злость, выводя из столбняка. Сивый лох пытался обмануть их, испортив законное развлечение. «Беги!» — требовал от Судских внутренний голос, но заставить ноги двигаться он не мог, и дело тут было не в столбняке, а в самом действии. Убежит — ладно, а если не убежит? Постыдность поимки была противна Судских, и он не думал об этом — инстинкт здравомыслящего человека подсказывал: если бежишь, то виноват.
— Измываться над собой не дам, — сжал кулаки Судских. — Я генерал, и даром это вам не пройдет.
Последнее взбодрило боевиков. Во-первых, живой и бить можно, во-вторых, есть за что.
— Чего бить! — осклабился Дыня. — Мочить будем! — воскликнул он, доставая пистолет.
«Беги!» — в последний раз вопил в Судских внутренний голос. Об оружии он не подумал.
— Да вас же вычислят, подонки! — еще сильнее сжал кулаки Судских. — Убери пистолет.
Дыня осклабился сше шире, передернул ствол, а напарник вооружился монтировкой.
— Щас я тебе... — водил стволом Дыня, примериваясь, куда выстрелить.
— Стоять, мент!
– окрикнул Судских. Окрик одновременно и раззадорил Дышо, и спугнул: выстрел и промах. Судских не шевельнулся.
— Атас, Дыня! — привлек внимание напарник. — Гляди!
От трассы ио грунтовке прыгали лучи фар. К ним двигалась машина, и явно неспроста: возможно, привлек выстрел. Дыня занервничал, очутившись меж двух огней.