Набат-3

Гера Александр Иванович

Накануне освобождения наш взвод послали на даль­нюю делянку штабелевать срубленный лес для весеннего сплава. Сами понимаете, как трудно приходилось в си­бирском плену японцам. Мы дико мерзли, а морозы в тех краях за сорок, мы умирали пачками. В тот день повалил обильный снег, и мы решили вернуться на базу. Я и Ко­гэн заблудились, стали искать убежища, чтобы спрятаться от сильной метели. Когэн заболел. Больше суток он ме­тался в бреду, и я ничем не мог помочь товарищу. Уми­рая, он просил скопировать нерасшифрованный текст с его тела и сберечь его для Японии. Но как? Переписывать нечем, карандашей нам не давали, тогда я топором стал высекать па стене нашего убежища знаки. Окончив рабо­ту, я оставил Когэна в этой пещере и разыскал

дорогу к нашему лагерю...

Там нас посчитали погибшими, а на следующий день началось освобождение. О поисках Когэна не было и речи. Нас погрузили в теплушки и повезли в Находку. Я горько плакал всю дорогу...

С тех пор я много раз хотел попасть в Советский Союз, побывал в Иркутске и Красноярске, но получить разре­шение па поиск останков моего товарища не смог. И до сих пор не могу — закрытая, отвечают, зона. Вот и коней моего рассказа с просьбой - помочь мне в розысках. Сын поведал, что Когэн наткнулся на что-то вроде дневника космических пришельцев, которые избрали местом посадки Японские острова. Это не все: текст, который мы с Когэ- ном освоили, гласил о задании кому-то ликвидировать посадочную площадку через 14 по 666 мер, и, перемножив эти цифры, согласно арийскому летосчислению, получа­ется 1998 год от Рождества Христова. Сын подтвердил наши догадки.

Л что известно о книгах из пещеры возле Чэнду? с участием спросил Судских.

— Я наводил справки. Хунхузы Чан Кайши нашли их, а хунвэйбины Мао Цзедуна сожгли, — с горечью сказал Тамура. — Вот и выхолит, в живых осталась только моя наскальная запись. Когэн говорил мне, что свиток тот был из необычной бумаги, удивительно эластичной и проч­ной, но разве остановило это варваров? Видать, в разные времена по-разному понимают культурную революцию. Предки насыщаются культурой, детки очищаются от нее. Мы вырождаемся. И даже если случится землетрясение в Токио, если вообще свершится глобальный катаклизм, я сочту это наказанием Божьим и приму покорно...

Судских было больно смотреть на осунувшегося ста­рика, который буквально полчаса назад сохранял досто­инство властелина. Было больно за Тамуру и за многие варварства, к которым он не имел отношения.

— Сделаю все, что смогу, — с поклоном твердо отве­тил он.- В случае успеха первым получите сообщение вы.

— Верю вам, — ответно склонил голову Тамура.

Когда он выпрямился, перед Судских сидел прежний

Тамура, хозяин положения. Он хлопнул в ладоши и осве­домился у явившегося слуги: приехал ли сын?

— Да, хозяин, — ответгш слуга с глубоким поклоном. — Он уже час смиренно дожидается окончания вашей беседы.

— О! Что это я заболтался? Простите меня, — прило­жил он руку к груди. — Пойдемте обедать, там и познако­митесь...

3-15

193

Созерцание гор убаюкивало до такой степени, что Олег Янович ощущал себя младенцем в просторной колыбели. Чистый воздух, ласкающие лучи солнца и стерильная бе­лизна снега на окружающих вершинах излечивали его луч­ше самых высоких светил. Светила стоили дорого, и это

7 Зак. 304S

раздражало, а кто возражает против бесплатного лечения, к тому же целебного?

В бытность свою завотделом ЦК он познал это пре­красное чувство вседозволенности, когда не надо платить по счетам, не пересчитывать рубли в кармане, проезжать всегда и везде, не ощущать уз с быдлом, снующим по тро­туарам с удрученными физиями в поисках хлеба днем и зрелищ вечером. У Олега Яновича и кошелька-то не было; как-то во Франции он с удивлением разглядывал родную двадцати копеечную монету1: даже зарплатой целиком рас­поряжалась

супруга, а сам он был небожителем. Все эти раздражающие глупости о каких-то яровых, о выщелачи­вании почв, дождях и засухе не вовремя касались много­численного штата помощников, которым еше карабкаться и карабкаться до его высоты. Их дело телячье, его — пас­тушье.

Один из немногих в горбачевском окружении он осоз­нал свою причастность к вершителям судеб, а не к мыши­ной возне вокруг хлеба насущного. Кто хочет, тот найдет и хлеб и масло на хлеб, его заботы круче — дать этот хлеб или не дать. Его дело — думать за остальных.

И все же сейчас, вблизи величественных вершин Альп, в добровольной, если так выразиться, эмиграции дума­лось намного чище и просторнее, чем в оставленной тес­ной России, в частоколе березовых стволов па госдаче. Он и сам был пленником системы, которой служил, и мучил­ся, вынашивая мысли. Ленин умно оценил прелести швей­царских свобод, предпочитая рассуждать о России не в России*

С открытой террасы замка, его нынешнего жилища, открывался упоительный вид на горные вершины, творе­ние Божьих рук, чашечка кофе перед ним со струйкой ароматного тепла, маленький такой дымок вулканчика, и сам здесь с мыслями повелителя.

Когда партия уходила в подполье, он уже не был тем восторженным комсомольцем, каким начинал карьеру.

Спору нет, восторг был наигранным, сценой районного масштаба, и годился только для этой игры. Едва он пере­ступил порог обкома, в нем и следа не осталось от цепоч­ки: именно так положено по сценарию. Свою девствен­ность он разменял на партбилет и в обкомовских коридорах он мог позволить себе маску в лучшем случае содержа­тельницы притона дчя дорогих клиентов. Политика проституция, идеология — маруха проституток. Многие ', коллеги разницы не учли и припозднились сменить древ­нейшую профессию, а до чего же трудно обслуживать строптивых клиентов в старости. Они там, а он здесь, из Швейцарии поучает Зюгановых и строевых. Мойте дряб­лые задницы, господа давалки, ваше желание стать ахал­текинцами все вышло, пора и честь знать, осталось нево­стребованным из-за элементарного незнания географии духа, ибо ахалтекинцев разводят в других условиях, а ахал- касские ишаки годны именно дчя русского бездорожья. 13перед, лопоухие!

Олег Янович не случайно увязывал скакунов, ишаков и Россию. Конечно, куда как возвышенно размышлять в близости от белых пиков, но с утра его посетил горец из России с сообщением о подготовленной операции или акции, Боге ней, неповиновения. Олег Янович дал «доб­ро» и теперь выстраивал ходы своего доклада перед ос­тальными олигархами зарубежного руководства партии и страны.

Прежде всего эмиссар ретивого генерала посетил ин­когнито Японию, и, судя по всему, не зря. Аудиенцию имел не как придурковатый Сирожа у экс-премьера, а у. властительного Хисао 'Тамуры и был обласкан им. Красноярский губернатор обставил политических воробь­ишек из еврейских местечек, любителей поклевать жит­ного за счет мытного. Если дчя генерала закрыли окно в Европу, он прорубил дверь в Азию. Березово для этого Александра не состоялось. Березовский зря старался. Это опасно и для руководства здесь -- и для партии там.

Во-вторых, набивший оскомину генерал Судских, не­смотря на несносный характер красноярского губернато­ра, нашел с ним язык, а ставка делалась именно на разни­цу духовного потенциала. Такое сближение совсем опасно. Разгром уникального УСИ, посулы националам и лаже на­сильственный захват Судских ничего педали. Деньги вбиты немалые, а шляпки гвоздей торчат.

В-третьих, не менее дорогостоящая подкормка церкви осталась бесполезной. Упрямый клир не поддержан кам­пании торжественного захоронения останков последнего царя, не вдохновил верующих, и отвлекающий маневр по­шел прахом.