Набат. Книга вторая. Агатовый перстень
Шрифт:
Он глубоко вздохнул и сделал шаг вперёд.
— Как ты думаешь, Газиз? — сказал он вынырнувшему из темноты человеку в огромной меховой шапке. — Что ты думаешь, Газиз? Если вот сейчас подкрадется враг и начнёт прирезывать их вон с того краю,
Газиз сдвинул сконфуженно на лоб шапку и поскреб всей пятерней потылицу.
— М-м... — помычал он в ответ, — бедняги устали.
— О бог мой, и после того они смеют называться моими мюридами! Мо-ими учениками! Они должны учиться не спать и не есть, пока бодрствует и постится их наставник — пир.
Говоря, ишан «распалял гнев свой», как говорили про него в народе. Через минуту зычный голос нёсся подобно рёву медного карная над спящим станом.
— Эй-эй!
Но лагерь спал.
— Ты видишь, Газиз, их не разбудит и рыканье льва, — ишан прыгнул вниз и хлестнул камчой ближайшего спящего, затем его соседа. — Засони, лежебоки, бездельники, вставайте! Настал день страшного суда!
С воплем он бежал по спящим телам и щедро сыпал ударами направо и налево. Лагерь гудел уже, точно раздражённое шмелиное гнездо. Кричали люди, пробужденные столь неприятно от сна, ржали лошади. Колебались языки пламени. Откуда-то появились прислужники с пылающими, видимо заранее приготовленными, смоляными ветвями горного кипариса.
— Подтянуть
Он уже вертелся на своем бешеном аргамаке среди всадников.
— Держитесь меня, о богатыри, не отступайте. Не страшны для вас ни пули, ни клинок.
В свете луны он белым призраком ринулся вниз с холма в темную долину. Чёрной лавиной покатилась за ним масса всадников, не разбирая дороги. Горе тем, кто не удержался в седле и попал под копыта.
Но ишану уже было всё равно. Он вёл своих мюридов на север, в Бальджуан.
Глава тридцать четвертая. КАЗНЬ
У края большой дороги
Многих прохожих ноги
В грязь затоптали кусок яшмы,
Жизнь её долго пытала,
Но яшма грязью не стала.
Юн Ду Дё