Набат
Шрифт:
…Командир дивизии пытался пошевелить рукой, но она предательски повисла плетью. Глаза запорошило снегом: ветер бил в лицо.
— Порфирий Григорьевич, — мягко позвал Хетагуров.
Комдив приоткрыл глаза, генерал кончиками пальцев притронулся к черному оледеневшему пятну на правом плече.
Полковник стоял, опустив на грудь голову. «Спит», — подумал генерал. Еще раз позвал:
— Порфирий Григорьевич.
И опять не отозвался полковник. Генерал прикрыл собой комдива от ветра.
И тут же услышал, как еле слышно проговорил
— Не беспокойтесь, товарищ генерал.
Кто-то вышел из землянки, и генерал крикнул:
— Помогите!
Подошел ординарец.
— Матюшкин, ты?
— Так точно, товарищ генерал!
— Ранило командира.
Задрав кверху правое плечо, Матюшкин укрыл свое лицо от ветра, взял полковника под руку.
— Опять вас нашла пуля-дура! Ничего, заживет.
Боец заглянул полковнику в лицо.
— Веди его, не стой, морозно, — поторопил генерал.
— Сейчас отогреемся и все будет хорошо.
— Матюшкин, вылечи мне командира, — вдогонку сказал с надеждой генерал.
— Слушаюсь!
Матюшкин увел комдива, а генерал с горечью подумал, что все труднее сохранять бывалых бойцов для решающей битвы. А она будет. Спустившись в дымную штабную землянку, Хетагуров невольно задержал дыхание. Все встали, ему освободили место у печурки.
— Садитесь, товарищи, — коротко сказал Хетагуров.
Он понимал, что людям нужен отдых, а отвести войска с передовой было не в его власти. У тех, кто обладал таким правом, не было возможности, каждая минута между боями считалась равной жизни.
Командиры продолжали стоять, и он сел, распахнул полушубок.
Сколько еще сможет продержаться его группа? Ну, трое суток, пусть неделю, больше не выдержать.
Если не прикажут стоять до последнего бойца, то не выдержать. «Не отступать до последнего патрона!» — такое уже было, когда полк, сформированный в ходе тяжелых боев, остался без патронов. …Немцев подпустили метров на пятьдесят, поднялись во весь рост и без крика «Ура!» молча пошли на сближение. Бой был короткий. Весь полк полег. По уцелевшей рации кто-то успел передать: «Ищите знамя в нашем танке с подбитой гусеницей». Несколько раз ходили в тыл разведчики, нашли полковое знамя. Пленный фельдфебель рассказывал, что немцы вначале опешили, потом дрогнули, но за ними ползли танки…
Снял генерал ушанку. Интересно, как там Чанчибадзе?.. Нет, неделю не выдержать, фланги очень оголены. Если только на чудо надеяться! Вернее всего случится так. Противник прорвет фланги на стыках с соседями и основными силами попытается обойти его.
Теоретически, это окружение… Вариант такой, конечно, он исключает. Но готовым быть и к этому обязан. Надолго ли хватит, скудных запасов продовольствия, мин, патронов? Нет связи со штабом армии, неизвестно, какие силы в глубине тыла? Ясно только одно: перед ним противник, которого во что бы то ни стало нужно сдержать, противостоять танкам, артиллерии, самолетам…
Надо, надо!
В утку поднялся телефонист:
— Товарищ генерал.
Нашли
До рассвета он побывает на левом фланге у соседей, потом вернется на свой КП. Конечно, его никто не заставляет ходить на передовую, управлять боем потрепанной дивизии, в его положении командующего группой войск и начальника штаба армии можно руководить и по телефонным проводам, через офицеров связи.
Можно, конечно…
В течение нескольких месяцев устарели многие академические положения, казавшиеся в профессорских устах непреложном истиной.
— Кто там? — отрывисто спросил Хетагуров.
— Похоже, какой-то штаб ищет вас, — вполголоса сказал телефонист, приподнялся, протянул генералу трубку. Генерал взглянул на его обожженные полы телогрейки. Боец чудом спасти из подбитого немцами танка. Экипаж погиб, а он отделался ранением в ногу. Идти в госпиталь отказался, и его оставили в штабе.
— «Тридцать седьмой» у телефона!
В трубке сразу все стихло: ни торопливых голосов, ни писка, ни трескотни.
— Алло!
Что если командарму удалось установить с ним связь? Как ему не хватает присутствия командующего.
На другом конце провода продолжали молчать, Хетагуров, теряя терпение, хотел было вернуть трубку, но кто-то торопливо спросил:
— Кто у аппарата?
— «Тридцать седьмой».
— Не отходите.
Наступила пауза, сердце подсказало Хетагурову, что ему предстоит разговаривать с высоким начальством.
— Здравствуйте, товарищ Хетагуров.
На мгновение напряг память: не вспомнил, кому принадлежит голос.
— Здравствуйте. Кто говорит со мной? — не удержался от вопроса озадаченный Хетагуров.
— Говорит Шапошников.
«Маршал» — удивился Хетагуров, не поверил, спросил:
— Мы, кажется, встречались с вами?
— Да. Я вам напомню. — Голос Шапошникова был нетороплив, с хрипотцой. — На товарной станции в Дмитрово.
Вот теперь он вспомнил голос маршала. Это было на железнодорожной станции. В момент разгрузки эшелона появился самолет, и какой-то молодой боец истошно крикнул: «немец» и плюхнулся на перрон. Когда его подняли на смех, он стал оправдываться. «Свой не свой — ложись на брюхо, если тебе не охота помирать»… Тогда они говорили с маршалом.
— Так точно! — четко сказал Хетагуров и тут же добавил: — Я нахожусь на КП дивизии полковника Чанчибадзе.
— А нужно ли так рисковать, голубчик?
— Да! — твердо произнес Хетагуров. — Кажется мне, что именно здесь противник попытается прорвать нашу оборону.
— Вам видней.. Как дела на всем вашем участке?
— Армия раскололась и действует двумя изолированными группами. Между ними образовался разрыв до двадцати километров. Связь с командармом потеряна.
— Ставке это известно.