Наблюдатель
Шрифт:
— Боже, — проговорил я, — черт возьми!
Ну ничего, эта дверь еще пожалеет, что не захотела меня впускать. Я подобрал в саду камень. Возможно, существовал и более безопасный и эффективный способ совершить взлом, но моя голова раскалывалась и мечтала поскорее оказаться на подушке, поэтому я размахнулся, как бейсболист-любитель, и со всей дури шарахнул по маленькому стеклянному оконцу на двери рядом с замком.
— Черт! Проклятие! — крикнул я, схватившись за окровавленный кусок мяса, в который превратилась моя рука. Осколки стекла впились между костяшками пальцев, кровь забрызгала рукав.
Что за чудесная ночь!
Я просунул руку и отодвинул засов,
Огромный подвал в скором времени я собирался перестроить: установить стол для бильярда и доску для дартса, соорудить бар и, разумеется, повесить большую плазменную панель. И я надеялся, что это случится раньше, чем на Ближнем Востоке наступит мир. Здесь стояло с дюжину ящиков, разобрать которые у меня пока не дошли руки. Единственное, что я успел сделать, — это оформить «стену Бургоса», как я ее любовно называл. Она напоминала доску почета в школе, только вместо грамот и медалей здесь были оружие и заметки, ужасные фотографии и рисунки, сделанные в зале суда.
Репортеры из городского журнала, которые написали статью через два месяца после того, как я купил этот особняк, проторчали здесь, изучая материалы по Бургосу, куда больше времени, чем во всем остальном доме. Они собирались написать милую статейку о человеке, купившем дом сенатора Роше, а в результате получился материал о парне, который осудил Терри Бургоса.
Когда Бургоса казнили, те из нас, кто посадил его за решетку, по-братски разделили материалы по этому делу. В комнате, где хранились улики, находились различные фотографии и памятные вещи. После вердикта Родни Кинга [5] мы стащили их как грабители. В нашей группе, состоявшей примерно из двенадцати человек, у каждого остался хотя бы один сувенир на память. Думаю, многие из них позднее были выставлены на интернет-аукционе.
5
Имеется в виду дело Родни Кинга — чернокожего из Лос-Анджелеса, жестоко избитого полицейскими, которым позднее был вынесен оправдательный вердикт. Это событие породило волну возмущения среди черного населения Лос-Анджелеса и привело к массовым беспорядкам и разгулу преступности в городе.
Мне повезло больше всех — возможно, потому, что я был неофициальным руководителем группы, которая занималась делом Бургоса. У меня сохранился листок со словами глупой песни, вдохновлявшей Бургоса на убийства. Еще две фотографии, на которых он изображен входящим и выходящим из зала судебных заседаний во время процесса. Осталась вырезка из журнала «Таймс» со статьей обо мне и фотография ванны, где Бургос утопил Морин Холлис, а также расшифровка допроса, где Бургос признается в своих преступлениях детективу Джоэлу Лайтнеру. А посреди этого коллажа находились два орудия убийства из арсенала Бургоса. Во-первых, нож, которым Бургос вырезал сердце Элли Данцингер и перерезал горло Энджи
Я глубоко вздохнул. Вот это была настоящая жизнь. Я преследовал плохих парней, соединял все звенья в цепи, чтобы доказать их вину, а потом отмечал свой успех с полицейскими. Теперь я разбогател так, как никогда и не мечтал. Губернатор хотел сделать меня федеральным судьей, а я стою здесь и переживаю из-за прошлого.
«Ты слишком долго проторчал внизу, с надеждой глядя вверх, и совсем забыл, как это приятно — взбираться на вершину», — укорил я себя.
Я оторвал кусок картона от неразобранного ящика и отыскал упаковочную ленту. Затем постарался аккуратно заклеить дыру в двери, ведущей в подвал. Проблему это не устранило, но принесло временное облегчение. Теперь нужно избавиться от боли в руке и голове. Я решил принять одно из тех лекарств, что продают в конусообразных стекляшках, и плевать, что только три часа ночи. Подумав об этом, я стал подниматься по лестнице.
Глава семнадцатая
Лео сидел в кафетерии, прислонившись спиной к стене — он всегда старался прикрыть спину, — и не сводил глаз с окна и двери. Делал вид, будто читает газету, но на самом деле смотрел на улицу. Его веки отяжелели. Движения стали заторможенными. Была поздняя ночь, вернее, раннее утро, когда они встретились с Райли в переулке…
Он внимательно всматривался в каждого, кто заходил в кафе, но никто не обращал на него внимания.
«Они просто хотят, чтобы я так думал. Им нужно, чтобы я потерял бдительность. Но они недооценивают меня. Я знаю: они могут оказаться где угодно и кем угодно».
Лео осторожно положил руку на живот и мысленно попросил боль отступить. Ведь чем больше он одержим делом, тем болезненнее приступы.
Молодая худощавая женщина в коротком топике и с очками на макушке толкала впереди себя детскую коляску, а в руке держала бутылку с зеленым чаем. Она села неподалеку от него. Женщина притворилась, будто занимается ребенком, но сама посмотрела в его сторону, осторожно, очень осторожно, как бы случайно.
«Поговори с этой женщиной. Проверь ее».
«Я постараюсь. Но я плохо говорю. Не получается правильно произносить слова».
Он попытался сказать что-то вроде: «Какая милая крошка».
Женщина повернулась и улыбнулась.
— Спасибо. — Она посмотрела на него так, словно испытывала к нему жалость. — Из-за нее не спала всю ночь.
Он попробовал изобразить улыбку.
«Долгая ночь. Ночью я думаю о мрачных вещах. Попытайся еще раз».
— Сколько ей лет? — На этот раз у него хорошо получилось.
— Десять месяцев, — ответила женщина.
Лео отвел взгляд, но обратил внимание на реакцию женщины — она взяла ребенка на руки и прижала к себе.
Лео поморщился отрезкой боли в желудке. Женщина встала и подошла к прилавку. Он посмотрел в окно, и в этот момент появилась машина Пола Райли — выехала из переулка.
Женщина посмотрела в его сторону и притворилась, что ничего не заметила, но Лео был умнее. Он умел наблюдать так, что она даже не догадалась бы, что он следит на ней.
«Я знаю, ты шпионишь за мной, маленькая сучка. Я могу с легкостью вырвать твои глаза».
Лео надел бейсболку и вышел из кафе. Он оглянулся. Женщина смотрела на него через окно, гладя по голове ребенка. Плохого ребенка. Ненастоящего ребенка.