Наблюдатели
Шрифт:
Я не могла удержать слезы. Они текли по щекам, смешиваясь с холодным дождем.
Он получил меня. Они получили меня. Я одна из них. На всю жизнь.
Шкипер нагнулся и поднял стоявшую у него между ног сумку из мешковины.
— Будь добра, верни это владельцу. Ему это, полагаю, пригодится.
Он протянул мне сумку, и я взяла ее.
— Кто… где?..
— Шшшшш… — Старик ласково приложил палец к моим губам. — Иди. Лодка перевезет тебя на ту сторону.
— Но… остров… все тамошние жители…
— Я сам позабочусь
С Кламсоном Чайлдерсом?
Не сказав больше ни слова, Шкипер перевалил через борт.
— Подожди! — крикнула я. — Куда ты?
— Держи левее! — послышался голос Шкипера. — И ты пройдешь!
Он повернул вспять и, энергично взмахивая руками, поплыл в сторону Онирона.
И тут же исчез в обхватившем его тумане.
Я осталась одна.
Спасенная Кламсоном Чайлдерсом. Первым.
Моим прапрадедушкой.
Капитаном яхты, которая совершала тот круиз в день рождения дедушки Чайлдерса.
Шкипером.
Я открыла мешок.
Там лежал мокрый и помятый белый кролик.
Пушок.
Я сунула его обратно в мешок и аккуратно положила под скамейку.
А потом взялась за весла и стала грести.
Держась левее.
16
Еле душа в теле, а справился. Проплыл.
Кто?
Чайлдерс. Не такой уж он немощный, как кажется.
Но девочки все еще нет.
Нет.
Да.
Нет! Я видел ее! Она в лодке!
Я пыталась грести к берегу.
Но не могла.
Руки меня не слушались.
В предрассветных сумерках Несконсет выглядел как на старинной черно-белой фотографии — серебристый и безмятежный. Лодка двигалась вперед по инерции, разрезая стеклянную гладь моря. За спиной остатки облачной стены развеивались и уносились ввысь.
Дом.
Само слово звучало сладко, но не имело реального смысла. Подобно красивой песне на неведомом языке.
Еще совсем недавно я только о доме и мечтала.
Еще совсем недавно я только туда и рвалась. Чистый инстинкт самосохранения.
Но вот я спасена.
И теперь мне есть о чем подумать.
Они мертвы. Все до одного.
Вес. Мери-Элизабет. Карбо. Мой собственный предок.
Я убила их.
Послышался слабый звук мотора, переросший в рокот. Два катера морской полиции и службы спасения мчались ко мне, высвечивая дорожки яркими прожекторами.
Но я не чувствовала себя спасенной и счастливой.
Я почти ничего не соображала.
Через мгновение все кончится.
Как это? Что чувствуют в момент конца света?
Это что-то
Кричат ли они от ужаса? Услышу ли я их стоны?
Последние минуты я совсем не помню.
Брошенный канат. Какие-то люди перелезают в мою шлюпку.
Руки. Вопросы. Суета.
Когда мы прибыли к причалу, я увидела маму, папу и Сета. Глаза у всех были покрасневшие, лица осунувшиеся. Я упала в их объятия.
Мы стояли и обнимали друг друга.
Я пыталась вспомнить, когда мы все последний раз обнимались. Мне тогда было лет восемь, наверное. Повод не помню, только ощущение. Такое же, вероятно, замечательное, как и в тринадцать.
Это теплое чувство проникло в мою душу и растопило ледяную дамбу, которую я там выстроила. И из глубины сердца вырвались счастье и боль, вина и страх, и неподдельный ужас, соединяясь в потоке несдерживаемых слез.
Сет и мама тоже ревели.
Папа держался. Но когда слезы у меня стали высыхать, он крепче всего обнимал меня.
— А мы думали… — проговорил папа, и голос его пресекся.
— Простите, — сказала я.
Мама бросила взгляд на берег.
— А лодка?
— Потом.
Мама не настаивала.
Она понимала, что я еще не могу об этом говорить. Она это знала, ей было достаточно взглянуть на меня.
Ведь она мать.
Но, надеюсь, придет день, и я ей кое-что расскажу.
Но о чем? О том, что я уничтожила остров зомби? А уж о том, кто дал мне лодку, вам во веки вечные не догадаться…
Даже расскажи я ей об этом, она, скорее всего, решит, что это мои фантазии.
Только два человека на всем белом свете поверили бы мне.
И ни одного здесь нет.
— Пап, а где дедушка Чайлдерс? — спросила я его по дороге в яхт-клуб. — И тот парнишка-официант Колин?
Папа не успел ответить. Все, кто стоял рядом и держался на почтительном расстоянии, наконец не выдержали и бросились к нам — дядя Гарри, мистер Хейвершоу, весь Несконсет. Меня обступили со всех сторон толпы доброжелателей. Фоторепортер из «Несконсет инквайер и миррор» начал щелкать как из пулемета. Лоренс, шеф-повар несконсетского яхт-клуба, выспрашивал у меня, чего бы я хотела вкусненького.
Наконец, появился и наш домашний врач. Доктор Иванс всех растолкал и повел меня в тихий ярко освещенный уголок клубного зала.
Он засыпал меня тысячью вопросов. Не помню, что я ему отвечала, но, должно быть, ничего путного, поскольку он продолжал глубокомысленно хмыкать и потирать затылок; словом, обращался со мной как с ребенком.
Весь город сбежался к причалу. Я видела гудящую толпу из окна эркера. Все смотрели в море на подходящий к причалу полицейский катер.
Солнце уже встало. Залив светился ярко-синим до самого горизонта.