Наброски. Автобиографический роман с терапевтическим эффектом
Шрифт:
Мне снова стало интересно. Что? Всё!
Я тогда напоминала туземца, который вдруг оказался в Париже!
И во все глаза смотрел и слушал…
Кстати, о Париже. Я попала туда в выпускном классе. Много участвовала в общественной жизни. Написала доклад о Ле Корбюзье и его архитектурных достижениях, заняла призовое место и поехала во Францию в рамках культурного обмена школы и лицея.
В девяностые, представляешь?
Бесплатно!
Париж, Орлеан, замки Луары, побережье Атлантики.
Лувр.
Центр
Елисейские, понимаешь ли, поля.
Эйфелева башня, с высоты которой трудно было разглядеть мою первую любовь. Образ М. растаял облаком над Сеной.
***
Однажды на улице я встретила его друга. Вежливо поинтересовалась, как дела.
Друг сказал, что в армии М. пришлось туго.
Я написала ему письмо, но ответа не получила.
Впрочем, мне уже не нужен был ответ.
Я изменилась.
Я увидела мир.
И этот мир окончательно вывел меня из туннеля с табличкой «М.».
Наша история закончилась.
Так мне казалось.
Так мне будет казаться ещё не раз.
ГЛАВА II. Универ
«Дай мне этот день,
Дай мне эту ночь,
Дай мне хоть один шанс
И ты поймёшь:
Я то, что надо!»
(В. Сюткин, гр. «Браво»)
Из французской школы дорога шла прямо на филфак. На иняз.
Классический университет неохотно, но всё же распахнул передо мной свои благородные двери. По факту, это оказались не пропилеи главного здания с памятником Горькому, а скрипучая калитка пятого корпуса, вечно холодного, вечно голодного.
В 1994 году там, правда, было очень холодно. Ветер без труда пробирался к нам на лекции сквозь огромные щели в окнах.
А ещё было голодно. Столовая филологам не полагалась. Зато был буфет.
Если бы я вдруг решила снимать кино про то время, наш буфет стал бы одной из основных локаций. Небольшая комната с парой-тройкой столиков, покрытых сомнительной клеёнкой.
Витрина. На витрине сосиски в тесте, пирожное «Картошка» и корзиночки с кремом. Всем перечисленным можно было без труда забивать гвозди.
Даже кремом.
Но после четырёх пар эта витрина казалась скатертью-самобранкой.
Мы были молоды, как на подбор – с чувством юмора.
Мы отлично спелись нашей маленькой французской группой.
И за неимением кетчупа приправляли деревянные хот-доги безудержным смехом. До икоты, почти до слёз. Так смеются счастливые люди.
Мы поступили, мы студенты! Конечно, мы были счастливы.
Хотя тот семестр был, пожалуй, самым трудным.
Нам сразу дали понять: многие должны будут уйти.
Нам сразу внушили: придётся сильно постараться, чтобы заслужить право быть здесь.
Нам сразу объяснили: не прийти на французский можно только по причине
Нас держали в постоянном стрессе. Говорили о конкуренции. Пугали сессией.
Как-то мы должны были писать решающий диктант.
Батареи почти не грели. Мы дрожали от холода (или от волнения?).
И первое, что увидели, открыв дверь в аудиторию…. Петлю на потолке!
Потом оказалось, что это никакая не петля, а электрический провод, к которому забыли приделать лампочку. Но впечатление мы получили неизгладимое.
Если бы я всё-таки снимала кино, та «петля» точно была бы в кадре.
***
Незаметно наступил декабрь. И так же моментально закончился.
Я решила встречать Новый год со старыми школьными и дворовыми друзьями: отвлечься, отогреться, вспомнить детство.
Мы были у кого-то в гостях.
А потом туда пришёл М.
Проходить не стал. Вызвал меня в подъезд.
В том подъезде, промёрзшем, тёмном, мы провели несколько часов.
Мы говорили, говорили, говорили.
И всё началось сначала.
***
Помнишь, я рассказывала, что французский можно было пропустить, только если не жив? В ту зиму я целых два раза прогуляла французский.
Оба раза из-за М.
Мы просто не могли друг от друга отлепиться.
У нас было сильное физическое притяжение.
И раньше, в мои 14.
И в 17. Тем более.
Скажешь, повеяло бульварным романом? Пошли мелодраматические штампы?
Ну, пусть идут.
Только так всё и было: когда он прикасался ко мне, по нему пробегал электрический ток. Когда мы целовались, у меня «плыла земля» (а я ведь даже не успела прочесть «По ком звонит колокол», я не знала ещё знаменитую метафору Хемингуэя).
Наступила весна. Почти все из справились с сессией, но нескольким девочками пришлось уйти в педагогический.
Мы с М. стали официальной парой.
В том смысле, что о нас узнали и друзья, и родственники.
В том смысле, что на свадьбу к ребятам из дворовой компании, из «детского садика», мы пришли вместе. И когда кто-то, разглядывая потом свадебные фотографии, сказал про М.: «Ух ты, какой интересный типаж!», ему тут же ответили: «Так, спокойно! Он встречается вот с этой девочкой!»
Да, у нас появились общие фото.
На них он всегда чуть наклонял голову в мою сторону. А я замыкала пальцы вокруг его руки.
У нас появились «наши» кафе и «наши» песни.
Он выучил мой любимый напиток (Мартини Бьянко).
Он знал, что я схожу с ума по клубнике.
Он писал мне милые записки.
А однажды принёс маленькое металлическое сердечко с гравировкой «Вместе навсегда».
***
Это сердце хранится у меня рядом с его детскими снимками.