Начала любви
Шрифт:
Про неё заглазно говорили при дворе: шлюха, мол, и дура. Упустив очевидную возможность получить отцовский трон, отдав его, по сути, Анне Иоанновне [52] , Елизавета всех сумела перехитрить: не словом затихла, но — делом. И обвела вокруг пальца весь двор, всю Россию. Переехала подале от новой столицы, жила себе в сельце практически затворницей, никуда не выезжала, ни с кем не встречалась, тихо бражничала и столь же тихо развлекалась, помышляя не о любовных изяществах, но единственно только о снятии напряжения. Всем укладом жизни Елизавета упорно демонстрировала, что, мол, вот она какая, совершенно неопасная; за что, спрашивается, собирались такую в монастырь заточить, за какие такие провинности извести намеревались? Странные, одним словом, страшные люди...
52
...отдав, по сути, трон Анне Иоанновне... — Анна Ивановна (1693—1740) — российская императрица. Дочь царя Ивана V Алексеевича, племянница Петра I.
Стремясь закрепить право на российский престол за потомками Ивана V, перед смертью назначила своим преемником малолетнего Ивана Антоновича, сына Анны Леопольдовны (см. примеч. № 56), а регентом до его совершеннолетия — Бирона.
Подобно майскому жуку, Елизавета сложила крылья — не столько защищая спину, как именно камуфлируясь, — и слилась с подмосковным ландшафтом Александровской слободы. Она выпивала вместе с мужиками, с ними же спала, более страдая не от вынужденного и потому унизительного совокупления (как раз это дело ей было любо), но от нестерпимых мужицких запахов, среди которых луковый смрад дыхания был не самым омерзительным. О, как ёрничали над ней столичные лизоблюды, как издевались, словами какими называли!
Но именно по такой вот сторонней реакции цесаревна убеждалась, что камуфлирование выглядит со стороны искусно, а избранная тактика — верна. Она верила в то, что исторический фарт, власть и настоящие галантные мужчины ещё придут, в том, разумеется, случае, если посчастливится ей пережить Аннушкино лихолетье [53] , этот национальный позор имени Анны Иоанновны. Сделала Елизавета первой своей заповедью детское «чок-чок, губы на крючок, что угодно показывай, ни слова не рассказывай». Чок-чок... И чем более оформлялся образ этакой распутной пьяни, тем настойчивее добавляла Елизавета новые штрихи. Она даже тайно обвенчалась (смотрите, мол, люди добрые), для пущей унизительности взяв себе хохла, Разумовского Алексея [54] . Этот ловкий шаг, весть о котором незамедлительно достигла Анны Иоанновны, оказался среди наиболее великолепных: укрепившихся за ней «дуру» и «шлюху» она таким образом перемножала на «сумасшедшую».
53
...Аннушкино лихолетье... — См. примеч. № 52.
54
Разумовский Алексей Григорьевич (1709—1771) — фаворит императрицы Елизаветы Петровны, граф (1744). Сын украинского казака Розума. Участвовал в дворцовом перевороте 1741 г., возведшем на престол Елизавету. Официальных постов не занимал, пользовался огромным влиянием при дворе.
А дура, да ещё вдобавок и сумасшедшая, внимательно следила за событиями при дворе, где всё более и более дела решались без участия старой императрицы, в обход, как в насмешку. Немецкая партия всё скорее набирала силы; не спешила сдаваться русская партия, состязавшаяся, впрочем, с оппонентами в рафинированном идиотизме.
Из-за принятой на себя личины как из укрытия зорко следила Елизавета за происходившим, напоминая тем самым взведённую пружину.
Когда умерла императрица и, казалось, вдруг приоткрылась для Елизаветы желанная дверца, настиг цесаревну мощный удар со стороны, откуда она и не ожидала. Много позднее, когда медицинская наука прирастёт более корректными дефинициями, сей недуг получит наименование «бешенство матки»; во времена Елизаветы заболевание называли несколько иначе, что, однако, не влияло на суть проблемы. Когда в столице разворачивались поистине исторические события, цесаревна постанывала под очередным мужиком, из слободских, и молила Всевышнего о возможно большем продлении сей потной и скучноватой пытки. Когда женский недуг отступил, все былые возможности растаяли как дым. На смущённые сетования Елизаветы об упущенной возможности сделаться императрицей Алексей Разумовский, по словам одного из биографов, тонко заметил:
— Что-то нужно одно выбирать.
— Да, конечно, я понимаю... — виновато потупившись, ответила Елизавета.
И вновь — тишина, вновь приходилось таиться, лгать, угодничать перед всякой мразью, приезжавшей с нечистоплотными предложениями: сперва от Бирона [55] , затем от Анны Леопольдовны [56] . Пётр II, сделавшись правителем, о былой своей возлюбленной даже и не вспомнил, что Елизавету Петровну неприятно задело, ибо расценено было как симптом наступающей старости.
55
Эрнст Иоганн Бирон (1690—1772) — фаворит
56
Анна Леопольдовна (1718—1746) — правительница Российской империи при сыне Иване VI Антоновиче е 9 ноября 1740 г. по 25 ноября 1741 г. Дочь герцога Мекленбург-Шверинского и Екатерины Ивановны (дочери царя Ивана V Алексеевича). В 1739 г. выдана замуж за принца Антона-Ульриха Брауншвейгского. В политическом отношении не играла никакой роли. После восшествия на престол Елизаветы Петровны Иван VI был арестован, Анна Леопольдовна с семьёй выслана в Холмогоры.
Отступить-то болезнь цесаревны отступила, не исчезнув, однако, вовсе, и напоминала о себе в периоды эмоционального напряжения с изрядной внушительностью. Недуг отступал, затем вновь наступал, всё больше подчиняя себе женщину, превращая её в рабу прогрессирующего естественного огня.
Едва ли не единственным, кто сумел ей профессионально помочь и тем самым бесконечно обязал, был медик Иоганн Герман Лесток [57] , уроженец Ганновера, этнический француз, приехавший в Россию практически одновременно с рождением Елизаветы. После дотошного медицинского осмотра цесаревны и многочисленных вопросов, от которых краснела даже грудь Елизаветы, не говоря о лице и ушах, Лесток на несколько недель предательски исчез, а затем как ни в чём не бывало, с вежливой улыбкой на устах, хорошо одеты» и приятно благоухающий неизвестным парфюмом, явился к своей пациентке с длинным деревянным футляром в руках.
57
Иоганн Герман Лесток (1692—1767) — граф (1744), приехал в Россию в 1713 г., принят на службу ко двору в качестве лекаря. В 1720—1725 гг. находился в ссылке в Казани. Возвращён из ссылки Екатериной I. Играл значительную роль в возведении на престол Елизаветы Петровны, с которой у него были близкие отношения.
Попросив временно удалиться из комнаты всех прочих, он сделался вдруг серьёзным и сказал Елизавете: «Только, прошу вас, не пугайтесь... У меня тут вот для вас...» В новеньком и потому не сразу раскрывшемся футляре на миниатюрном деревянном лафете возлежал занятный вытянутый предмет, окончанием похожий на самый что ни на есть обыкновенный мужской срам.
— Шутить вздумал? — нехорошо сощурившись, спросила Елизавета.
— Я должен вам обстоятельно объяснить, как надлежит этим пользоваться, — не изменяя выражения лица, сухим профессиональным тоном заговорил Лесток. — Пожалуйста, прилягте...
Втайне боявшаяся врачей и привыкшая им беспрекословно подчиняться, цесаревна отреагировала прежде всего на деловой врачебный тон; звук голоса — вот что успокоило и смирило её.
— Раздеваться? — спросила она, глупо хихикнув при этом.
— Необязательно. Прошу вас, вот туда...
Ни до того, ни после Иоганн Лесток не обращался к Елизавете «vous».
Впоследствии льстецы и дураки многажды говорили и писали, что приход к власти Елизаветы Петровны совершился как по мановению волшебной палочки, легко и естественно. Разве только в некотором смысле — да. Поршенёк, как окрестил свою игрушку Лесток, требовал немалой сноровки, долгого ученичества, исполненного истерик и неудовлетворённости. На этом фоне — да, приход к власти оказался штукой несложной.
2
Просто так людям ничего не даёт Господь.
За всё пришлось заплатить Иоганне-Елизавете, и заплатить, что называется, сполна. Не успев переехать в Цербст, едва лишь начав обустраиваться, приводить дом в надлежащий вид, она получила сильнейший удар: Вилли, старший сын, умер.
Когда принцесса обращалась в своих молитвах к небесам, когда она предлагала всё в обмен на респектабельную спокойную жизнь, даже в голову не могло прийти, что молитвы будут поняты столь буквально. Если, скажем, супруг выделял старшую дочь, то Иоганна испытывала особую любовь к Вилли, должному в свой черёд сделаться наследником, гордостью, продолжателем.
А вот как всё обернулось.
Мальчик даже не успел как следует рассмотреть новый замок, не изучил ходов и переходов своего нового дома, не узнал многочисленных извивов и излучин парковых дорожек. Умер как и жил: тихо, кротко.
У Иоганны случился нервный припадок, вслед за которым последовало спасительное забытье, избавившее её от необходимости присутствовать на похоронах. В домашней церкви, как раз под алтарём, появилась, таким образом, новая могильная плита.
Трагедия, похороны, уход за женой — всё это легло на плечи Христиана-Августа, который справился с ворохом скорбных дел лишь потому, что не справиться было нельзя. Он казался в те дни человеком, идущим по собственному нерву. Как канатоходец. Как сомнамбула. Как сомнамбулический канатоходец, из всех жизненных реалий наиболее отчётливо чувствующий упругость зыбкой опоры под разгорячённой ступней. Со времени самых первых, приведших к появлению Софи родов, с того самого, далёкого теперь года чуть ли не впервые беспокоился принц за жену. Хотя было то беспокойством или только сочувствием, которое прикинулось беспокойством, сказать непросто. Но как бы там ни было, а за жизнь Иоганны он действительно испугался.