Начальник милиции
Шрифт:
— Это я запросто. А вообще, вы скажите честно, есть смысл или бесполезно? — задумался я.
— Бесполезно — это когда на крышку гроба монетки бросают. Все прочее можно поправить. Сходи к Антиповне, она тебя научит, что там нужно говорить.
Я не сдержался и улыбнулся — это-то проще простого. Вышел из кабинета и прежде, чем направиться в кадры, заскочил в кабинет криминалиста.
— Приветствую бойца невидимого фронта! — с порога воскликнул я, пока Валентин всё пялился в микроскоп.
Его кабинет был самый интересный из всех, которые я видел. Смесь лаборатории безумного профессора и конурки мента. Повсюду
— Здравствуйте, Александр, — отозвался он со свойственным ему спокойствием, не отрывая глаз от окуляров.
— Слушай, Валёк, размножь мне эту фотку, — я положил на стол перед ним фотокарточку, которую принес Эрик Робертович. — Только вот эту подозрительную рожу сделай в фас покрупнее, а остальное обрежь.
— Подозреваемый?
— Типа того. Десяток наклепай, пожалуйста.
Но тот вдруг покачал головой.
— Фотобумаги мало, — пояснил он. — Кончается. Нужно разрешение начальника получить.
— Ладно… Сделай пять штук и обойдемся без разрешения.
— Хорошо. Заходите через час-полтора.
— Спасибо.
Я собрался уходить, когда зазвонил телефон. Я думал, что в отделе было всего четыре телефона (не считая дежурки): у начальника, в угро, в следствии и в кадрах. Оказывается, еще и у эксперта. Что ж… Похоже, криминалисты в МВД считаются этакой белой костью. Интеллигенция в погонах, блин…
Валёк взял трубку. Говорил спокойно, но с легкой ноткой раздражения. В первый раз я видел, что он немного кипятится.
— Да мама, я покушал. Да, кефир выпил… Задерживаться не буду. Нет, я еще работаю…
Интересно, а Валентин женат или с мамой живет? В СССР принято было жить с родителями (с бабушками, дедушками и другими родичами). Квартирный вопрос никто не отменял. Но… сын живет с мамой и мама живет у сына — это две большие разницы для характеристики мужчины.
Я вышел из кабинета с красным фонарем (он висел у Валька перед темнушкой и был явно приспособлен для фотопечати) и направился в кадры.
Там нагло и легкомысленно ошивался Трубецкой. На столе у Марии Антиповны беленьким и желтеньким светились свежие ромашки. Цветочки вставлены в бутылку из-под кефира с водой. Антошенька что-то ворковал, и даже лицо у него было в этот момент не такое гадкое, а почти светлое, и мне показалось, что доброе…
Но при виде меня физия эта вмиг поменялась. Как поменялось и выражение лица Марии. Она перестала улыбаться Антону, а направила уже более сдержанную улыбку мне.
— Привет! — кивнул я старлейке, а Трубецкому сказал. — Антон Львович, там заявление по краже пришли писать. Сходи, прими…
— Пусть дежурный принимает, — огрызнулся тот.
— Баночкин сказал, что только ты можешь грамотно по такому делу все оформить. Тебе же потом и заниматься. И потом… ты к поросятам ближе, чем он.
— Хи-хи, — не сдержалась кадровичка.
— Да пошел ты, — прошипел инспектор угро.
Но всё-таки вышел.
— Хорошие цветочки, — кивнул я на ромашки.
— Поклонники дарят, — многозначительно улыбнулась Мария, явно пытаясь вызвать у меня чувства ревностные.
— Трубецкой мог бы и купить нормальных цветочков, а не с клумбы надрать.
— Ага… Дождешься от него… Это
— Конечно, может. Я, например. Но сейчас я по делу…
— Саша, одно из главных правил в нашей работе — всех премий не заработаешь, всех дел не раскроешь, — Вдовина уже шла к двери, заперла ее на щеколду и подпорхнула ко мне, расстегивая свою форменную рубашку. — Потом про дела, а сейчас настоящим делом займемся…
И мы занялись. По-милицейски быстро, страстно, будто по регламенту. Признаться, кадровичка меня заводила. Пока ее не вижу, вроде и не думаю совсем о ней. Но как только ее шаловливые пальчики начинают ерзать по пуговкам, все мысли о заботах, работах и прочей ерунде вмиг улетучиваются. Настоящий боевой товарищ — старший лейтенант Вдовина. Умеет поддержать молодого сотрудника, снять напряжение и скрасить тяжесть и рутину милицейских будней.
— А ты с каждым так поклонником запираешься? — подковырнул я, когда мы одевались. — За ромашки…
— Дурак, только с тобой. И не за ромашки… Цветы-то ты мне вообще не даришь.
— Могу подарить. Хочешь?
— Кое-что другое мне дари, и почаще… Не люблю ромашки.
Мы поцеловались, обозначив конец романтика на сегодня, и занялись уже теперь по-настоящему служебными делами.
Совместными усилиями настрочили на меня характеристику от имени Кулебякина. Она получилась очень героическая, по-коммунистически выспренняя и пафосная. Читаешь ее — и слеза наворачивается, а сердце трепетно вопрошает — как же Зарыбинский ГОВД столько времени мог существовать без кинолога, а именно лейтенанта милиции Морозова. По строкам из характеристики — я был и чтец, и жнец, и с Мухтаром игрец.
Еще от Вдовиной я позвонил в городскую газету и рассказал, что у нас в горотделе есть такая служба — группа кинологического обеспечения и сопровождения раскрытия преступлений. И есть в этой группе целая собака служебная и я.
Газета «Красный Зарыбинск» отреагировала моментально. С материалом у них были явные проблемы. Оно и понятно — желтуху и сенсации писать нельзя. Все строго по линейке цензуры и партии выстроено. Глобальные вопросы тоже сильно не осветишь, там уже «Правда» масштабно вещала о том, что Брежневу вручена высшая награда Чехословацкой побратимой республики, и что на Ассамблее ООН куча стран горячо поддержала заявление товарища Громыко о прекращении гонки вооружений. Так что газетенке районного (а на самом деле мелко-городского) пошиба оставалось лишь освещать рутинные и мало интересные события, такие как успехи местного мясокомбината, открытие сезонов летних пионерских лагерей и празднование дня мелиораторов.
Поэтому для написания статьи «Морозов и Мухтар» редакцией газеты был немедленно отправлен в ГОВД журналист. Журналиста я решил дождаться в кабинете Вдовиной, чтобы не шокировать прессу своей сарайкой. Вольер новый покажу, а свой кабинет — увольте…
Статейка мне нужна была по стратегическим соображениям. Пресса всегда была четвертой властью, а в СССР так вообще чуть ли не первой. Советский человек безоговорочно верил всему, что написано, непечатно, снято или показано в прямом эфире. И если возникал какой-то спор, то непререкаемым и авторитетным ответом на вопрос «откуда знаешь?» всегда был железобетонный аргумент: «в газете писали» или «по телевизору сказали».