Начало пути
Шрифт:
— Нельзя тебе спать, — шептала она. — Иначе тлен погасит душу и сожрет тело.
Я метался в полубреду, а красный камень в мешочке на моей груди нагрелся, обжигая кожу. Я чувствовал, как он поддерживает во мне жизнь, не давая умереть.
Королева повернулась к гадалке и раздраженно спросила:
— Почему так долго?
— Прошу простить меня, ваше величество, — ехидно ответила старуха, бряцая амулетами. — Но мои силы наибольшую мощь имеют в полночь.
— Спаси его... — смягчилась Тэпия.
— Оставьте нас, пожалуйста.
Тэпия выскользнула из
Гадалка села на край кровати и, прикоснувшись к моему плечу, тут же отдернула руку.
— Хворь демона ест тебя! — голос старухи задрожал. — Если не изгнать ее сейчас, до утра не доживешь...
— Делай, что считаешь нужным, — задыхаясь, прохрипел я.
— Непросто это... Велика цена... — старуха вдруг осунулась, а взгляд ее потускнел.
— Королева заплатит, сколько скажешь.
— Не я плату возьму... Нельзя нарушить Закон мира — равновесие. Нельзя подарить жизнь вместо смерти, кто-то за это должен умереть... Боги возьмут у тебя самое ценное, что будет у тебя через пять лет. Если согласен, я постараюсь помочь тебе...
— Давай уже! Самое ценное у меня сейчас — это доспехи и оружие, а через пять лет посмотрим. Но что может быть ценнее собственной жизни?
— Ты сам выбрал это... — прошептала ведьма, вытаскивая из заплечного мешкасвечи и мешочки. — Только прошу, не оставляй моего сына...
— Какого сына? — не понял я.
Но старуха промолчала... Расставив свечи по кругу на гранитном полу, она высыпала черным порошком внутри какие-то знаки. Затем достала длинный кривой нож и полоснула меня по запястью. Кровь струйкой потекла по полу, огибая свечи и питая знаки. Старуха что-то шептала себе под нос, закрыв глаза и покачиваясь взад-вперед. Я почувствовал, как внутри меня что-то зашевелилось, будто пыталось выбраться наружу.
Голос старухи становился громче, а раскачка интенсивней. Холодный ветер вдруг ворвался в спальню, погасив свечи. Комната погрузилась в полумрак. Старуха не бормотала, а уже кричала заклинания. Я корчился от нестерпимой боли, пронзившей все тело. Старуха вцепилась в мою руку и держала ее над адскими символами, чтобы кровь попадала на знаки. Но это уже была не кровь. Из моей руки текла черная жижа. Жидкость на узоре смешалась с кровью и вспыхнула кровавым огнем, языки которого взвились вверх и лизнули потолок. Молния с грохотом осветила комнату через распахнутые ветром окна.
Все стихло... Боль отпустила меня, тлеющий амулет наполнял тело жизнью, прогоняя слабость. Я приподнялся на локтях. На полу лежала скрюченная старуха. Ее глаза были открыта, а на застывшем лице отпечаталась смерть.
***
Еще сутки я провалялся в постели, восстанавливаясь после неизвестной болезни. Смертельные раны от клинков заживали на мне за несколько минут, а тут столько времени понадобилось... Сильна Фиморра...
Вспомнились предсмертные слова людоедки Эрии, убитой мной в заброшенной деревне: "Когда они тебя найдут, это будет твой последний день"... Ошибочка вышла... Жив я пока!
Гадалку сожгли
Осада длилась уже неделю, и войска Солта не предпринимали попыток взять город штурмом. Не к добру это... Опять Солт что-то задумал? Неизбежное зло неминуемо.
Скала успел подготовить новых бойцов. Но это уже были не такие шустрые и отчаянные, как в первом наборе. Много было увальней, слабаков и просто уже пожилых. Но выбирать не приходилось. Как говорится: "Я его слепила из того, что было. Из чего лепила, в то и наступила"...
Я изучал расположение войск Солта — мои разведчики круглосуточно наблюдали за лагерем и часовыми противника.
Долгую осаду Астрабан не выдержит. Запас провианта не бесконечен, а ожидание опасности деморализует и снижает боеспособность солдат. Кто-то из великих сказал: "Я предпочел бы умереть значимой смертью, чем жить бессмысленной жизнью"... Пора переходить к плану "Х"...
Я приказал разведчикам собрать трупы павших солдат, гниющие под крепостными стенами. Три ночи подряд бойцы "особой гвардии" под покровом темноты ползали, собирая мертвечину, складывая тела наших и вражеских солдат в окрестном леске.
Семьям погибших пришлось сообщить, что тела павших героев захоронены за стенами города. Но как кощунственно это не звучит — хоронить я их не собирался. Закон необходимости сильнее догм морали. Иногда он заставляет делать то, что нам не нравится, дабы предупредить зло, которое еще больше не пришлось бы нам по вкусу.
На четвертую ночь я и десять моих гвардейцев спустились по веревкам с крепостной стены и, преодолев ползком открытое пространство, скрылись в лесу.
Вернулись только под утро смертельно уставшими и грязными, как черти.
— О том, что мы сделали, никто не должен знать, — сказал я бойцам на подходе к городу.
Начинало светать, нужно было торопиться. Я издал волчий вой. Он раскатами прокатился по степи. В ответ на мой сигнал из бастиона вывалилась веревочная лестница. Цепочка бойцов быстро вскарабкалась на стену. Я лез последним.
— Как все прошло? — спросил Скала, протягивая мне руку и помогая перебраться через зубцы бруствера.
— Все нормально, мертвые не скажут, а мы промолчим...
На следующий день, ближе к полудню в лагере Солта началась беготня и суета. Крикидонеслись до города.
Ко мне в комнату вбежали встревоженные командиры.
— Господин командующий, — задыхаясь, крикнул один из них. — Во вражеском лагере суета, наверное Солт собирается штурмовать город.
Я спокойно откусил пышную булку и, отхлебнув чаю, ответил:
— Разведчики следят за лагерем круглосуточно. Поводов для беспокойства нет — сигнала от них не поступало.
К вечеру шум в лагере Солта усилился. Чуть поодаль вражеские солдаты копали ямы и что-то туда сбрасывали.
— Ты слышал, что случилось с войском Солта? — спросила меня Тэпия за расширенным ужином, на котором собрались члены Большого Совета. — В лагере врага начался мор.