Начинающий блоггер или месть бывшей жены

Руж Роксэн

— Какой у вас уже срок, Людмила Константиновна? — спросила она, протягивая к моему животу руку.

— Шесть месяцев, — ответила я, отойдя на пару шагов, прикрывая живот руками. Тут и Кирилл подоспел, встал передо мной, закрывая доступ.

— Понятно, понятно… — протянула она и направилась к выходу.

Нет, проветриванием тут уже не справиться, похоже, надо свечами дом очищать.

Но и свечи нам не помогли.

На следующий день позвонила Галина Сергеевна, сказав, что, помимо необходимого пакета документов, социальной службе, понадобилась характеристика от моего

бывшего мужа.

— Галина Сергеевна, она что имеет на это право? Для чего вообще может понадобиться характеристика от бывшего мужа?

— Людмила Константиновна, буду с вами честна, социальная служба имеет право запросить рекомендации хоть от черта лысого, — ответила мне заведующая. — Что касается основания, Мария Семеновна, кхм, — запнулась Галина Сергеевна, видимо, не имевшая права проговориться относительно того, кто стал инициатором дополнительной проверки. Хотя я и так это знала. — Социальная служба считает, что женщина, успевшая за несколько месяцев развестись, выйти замуж, оформить временную опеку и забеременеть, является несерьезной личностью. И ребенка ей доверять нельзя.

Несерьезная личность? Серьезно!? Это я то?

— Людмила Константиновна, скажите, с этим могут возникнуть какие-то проблемы?

С чертом лысым бы точно не возникли, а с, как сказала заведующая, "этим" — вполне возможно.

— Нет, Галина Сергеевна, — ответила я. — Никаких проблем.

— Ну тогда и переживать не о чем, — обрадовалась Галина Сергеевна.

Наш разговор продолжался еще пару минут. Только вот содержание беседы я не смогла вспомнить, когда, попрощавшись, нажала на кнопку завершения вызова.

Мысли были далеко и в то же время близко.

Что же теперь делать?

Может быть, обратиться к самой Марии Семеновне с просьбой обойтись без рекомендаций от бывшего мужа? Ну не может же она быть такой сволочью!? Вспомнила ее лицо, улыбку через вымученный оскал, бегающие глазки от плазмы до встроенного холодильника — нет, еще как может. И будет!

На благосклонность Шольца тоже надежды было мало. Если он даже собственной дочерью не интересуется, зная, что ей каждый месяц нужно платить за обучение и ипотеку, то что говорить о Кирилле. Мальчик для него никто. Пустое место.

Я вспомнила один наш разговор. Он произошел очень давно, когда я еще пыталась слепить из наших отношений что-то похожее на семью. Тогда мне казалось, что второй ребенок мог бы все исправить. Да, я рассуждала именно так. Усыновить маленького человечка, чтобы он своими силами смог решить все проблемы взрослых. Тогда Шольц сказал, что не потерпит в своем доме чужого ребенка, тем более, все детдомовцы это отбросы, способные в будущем только пить, колоться, воровать и убивать.

Мне даже стыдно вспоминать, что в тот момент я с ним согласилась. Прежняя Мила верила во многое, смотря на мир сквозь очки, настроенные под видение бывшего мужа.

Может быть, попытаться подделать документ самой? Нет, то, что Мария Семеновна проверит принадлежность руки Шольца к написанной характеристике я даже не сомневалась. Боюсь даже представить, что бы тогда было, дай я этой замечательной женщине такой козырь.

Может быть, посоветоваться

с Самородовым?

Не может быть, а надо это сделать!

Я уже взяла телефон, готовая набрать номер Александра…Но передумала.

Я знаю, Самородов начал бы меня успокаивать, уверяя, что он все решит.

Только, чем тогда бы это закончилось? Очередным мордобоем и такой характеристикой, что, я боюсь, меня и уже имеющихся родительских прав лишат. Если даже до рукоприкладства и не дойдет, Щольц из чистого упрямства, не станет писать эту чертову характеристику, если к нему обратится Александр.

Нет, нужно хорошо все обдумать.

Я думала весь день, так ни на что и не решившись.

— Тебя что-то беспокоит, Мила? — спросил Айсберг Дмитриевич, садясь рядом со мной на диван.

Сразу после ужина, по заведенной традиции, мы шли все вместе в гостиную. Там, мои мужчины любили поиграть в приставку (не смотря на все запреты со стороны Марии Семеновны, которая очень пеклась о благополучии Кирилла). А я любила посидеть и понаблюдать за ними.

— Нет, ничего не беспокоит. Просто устала. — Как хорошо, что женщина, будучи в интересном положении, всегда может прикрыться этим вот положением.

Айсберг Дмитриевич погладил мой живот, с той стороны ему ответили, выпирая маленькую ручку или ножку.

К нам подошел и Кирилл. Каждый раз, когда чудо начинало свои шевеления, он был тут как тут.

— Давай пять, — говорил он, прикладывая свою ладонь. И куда бы Кирилл не перемещал свою руку, маленькая ладошка следовала за ним.

Вечером, уложив Кирилла спать, пришла в нашу спальню. Айсберг Дмитриевич принимал душ, а вот я никак не могла принять решение. Каждый раз, когда я пыталась рассказать Александру о поправках, введенных Марией Семеновной, меня словно что-то останавливало.

Самородов вышел из ванной комнаты, когда я уже спала. Ну, по крайней мере, успешно делала вид. Айсберг Дмитриевич лег рядом, поцеловал, обнял. Как бы хотелось сейчас оказаться во вчерашнем дне. Ведь уще накануне не было ни Марии Семеновны, ни воспоминаний о Шольце, ни страха, что у нас отнимут Кирилла.

Всю ночь я пролежала без сна. Маленькое чудо чудило так, что я не могла найти себе места. Наверное, ему передалось мое нервное состояние.

Под утро удалось немного вздремнуть. И то, благодаря тому, что в какой-то момент меня просто выключили. Бывает такое состояние, когда впадаешь в дымку полной отрешенности.

Проснулась я вся в слезах, отбиваясь от пытающегося разбудить меня встревоженного мужа.

Во сне я бежала следом за Кириллом, перепрыгивая через различного рода препятствия (да, о том, что мне запрещено это делать я вполне себе осознавала). Прыжки были затяжными, больше похожими на полет. Несмотря на все мои старания, я не могла догнать сына. Его уводили от меня, держа за руки. По одну руку мальчика находился Шольц, по второю Мария Семеновна. Они его тянули за собой. Кирилл в какой-то момент перестал сопротивляться, послушно пошел следом. Как бы я не старалась допрыгать-добежать, Кирилл удалялся все дальше и дальше. Прежде чем превратиться в недосягаемую точку обернулся и сказал: