Начнём с воробышков?
Шрифт:
— А ты ещё знаешь, что сделал? Удалился в Александровскую слободу и прислал две грамотки, отдельно народу, отдельно боярам да приказным. Мол, отрекаешься от царствования, поскольку всюду боярские обман да измена. Думские сами тебя упрашивать стали, чтоб вернулся. Вот тогда-то ты опричнину и ввёл.
— Да я крут! — воскликнул Алан.
До Новгорода они так и не дошли.
Грянул звонок, и Перфилов мотнул головой. Морок деревянной Москвы, лучин, пыточных дел мастеров, соболиных шуб, меховых шапок, Кремля растаял. Казалось, ещё звенят
Двадцать три пары глаз.
— Урок окончен, — выдохнул Перфилов.
Не поскакали. Столпились. Сгрудились у учительского стола.
— Руслан Игоревич! А в следующий раз можно также?
— Да, Руслан Игоревич, здорово же!
— А че меня, Шуйского, сразу казнить?
Эх, ребята! До мурашек, до замирания сердца Перфилов вдруг осознал, что любит, что жить не может без своих учеников.
— А что? — улыбнулся он. — Давайте и с Емельяном Ивановичем попробуем… Только вам предварительно хорошо бы подготовиться.
— А Емельяном — опять Костоева? — спросил кто-то.
— Какой я Емельян? — картинно задрав голову, сказал Алан. — Я — Иван Грозный.
— Да, дайте Алану царём побыть, — сказал Перфилов.
Засмеялись.
— Бегите, — сказал он. — Всё на сегодня.
Возвращаясь домой, Перфилов попал в тот самый магический промежуток времени, когда сиреневый вечерний цвет тёк по Разгуляеву, будто пролитый сироп. Менялись, растягивались улицы, фасады домов, тени и вывески. Густело небо. Тускнели электрические огни.
Душа Перфилова замерла.
Воздух фиолетово дрожал. Казалось, ещё немного, и он сыпнёт искрами, провернутся шестерни, сцепляющие миры, и городок треснет щелью.
Перфилов закрыл глаза и шагнул.
Всё, подумалось ему. Я переместился. Окончательно и бесповоротно. Много ли для этого нужно? Сущий пустяк — перемещательная машинка в голове. Потому что где и в каком мире ты живёшь зависит только от тебя.
Важно — хотеть жить. Да.
Перфилов открыл глаза и направился к мини-маркету, наново вылупившемуся из сиреневой скорлупы.
Эклеров снова не было. Колец тоже. Слегка огорчившись несовершенству нового мира, он купил десяток яиц и половинку ржаного.
Окно Вовкиной кухни были занавешено и тёмно. На качелях под присмотром мамы качалась какая-то незнакомая девочка в синих бантах. Ни Вовки, ни горок насекомых. Вымели? По асфальтовой дорожке выписывал кривые флегматичный голубь.
Перфилов погрозил ему пальцем:
— Живи!
Голубь обошёл непонятного прохожего по широкой дуге.
В квартире Перфилов вскипятил чайник, заварил чай, зачем-то вспомнил, как Артём Ликсутов, назначенный Сигизмундом-Августом, королём Польским, кричал: "Руслан Игоревич, а я обязательно с Грозным мириться должен?"
Фыркнулось, чуть чай не расплескал. Смешно.
Какое-то время Перфилов, подойдя к окну, смотрел, как внизу проходят люди. С высоты было совершенно невозможно угадать знакомцев. Он опознал только Леониду Матвеевну, да и то благодаря окрашенным в незабываемый морковный цвет волосам.
Взгляд тянуло к качелям.
Хотелось, чтобы Вовка вышел, сел на дощечки и, отталкиваясь сандалетами, поплыл вперёд и назад.
Тогда бы Перфилов знал, что всё хорошо.
Или это совсем другой мир, и Вовка в нём не предусмотрен? Да нет, глупости! Он и шагнул-то так, играясь.
Телевизор показывал сериал из жизни незадачливых студентов. Телефон не звонил. Полиция не спешила ворваться и арестовать.
Перфилов посидел, пялясь на экран, потом полежал, помыл посуду, снова вскипятил чайник и выглянул в окно.
Никого. И тёмно совсем.
Комната теряла очертания. Памятником кособочился комод. Пустые ниши от двух ящиков складывались в хитрый прищур.
Перфилов выключил свет, телевизор, разделся, лёг и растворился в темноте.
В дверь позвонили. О, честное слово, это было прекрасно! Перфилов хотел разозлиться и почему-то не смог. Повздыхал, дождался повторного, очень осторожного, какого-то интеллигентного звонка и поднялся.
— Кто?
— Руслан Игоревич, — виновато произнесли за дверью, — я бы хотел извиниться.
— Сейчас.
Перфилов набросил плащ на голое тело и застегнул на две пуговицы. Уже открывая дверь он запоздало подумал, что это, наверное, не очень умное решение. Человек в трусах и в плаще…
— Ру… — Вениамин Львович, увидев его, поперхнулся словами. — Кхм… Ивините, я, наверное, это… не вовремя.
— Я в порядке, — сказал Перфилов.
Вениамин Львович мелко покивал. Вид у него при этом сделался совершенно ошалелый.
— Я вижу, вы куда-то собрались.
— Я просто уже лёг, решил не держать вас, одеваясь, ну и попался плащ под руку…
— Ах, поэтому!
На лице Вениамина Львовича отразилось облегчение.
Перфилов, подумав, застегнул плащ ещё на две пуговицы.
— Я вас слушаю.
— Я провёл последнюю, если можно так выразиться, экспертизу, — выдохнув, заговорил сосед, — и выяснил, что негативные вибрации, пронизывающие наш дом, исчезли. Видите? — он, отступив, вытянул ладонь к Перфилову. — Нет вибрации!
— И что?
— Это значит, — понизил голос Вениамин Львович, — я изначально ошибался в объекте-инициаторе вибраций. Я считал этим объектом вас, в чём сейчас глубоко и ответственно раскаиваюсь! Видимо, где-то моя методика сбоит. Но и вы, Руслан Игоревич, вели себя в высшей степени подозрительно.
— И кто же тогда? — спросил Перфилов.
— Ну как же! — изумился Вениамин Львович, вздрогнув усами. — Разумеется, это был Николай, любовник нашей Веры с первого этажа! Он, простите, сыграл, так сказать, в ящик, и вибрации сразу же прекратились. Вот! Каково?