Нацисты: Предостережение истории

Рис Лоуренс

Какое удовольствие, должно быть, получал Гитлер, когда во время встречи с ярыми нацистами, такими как Кох, заявлял, что намерен «разрушить до основания крупнейшие русские города». Тут он мог быть честен до конца. С Розенбергом же, который, по сути, стоял выше Коха в нацистской иерархии, ему долгое время приходилось тщательно выбирать выражения. На первый взгляд такое его поведение не совсем понятно, ведь Гитлер сам назначил Розенберга на эту ответственную должность. Однако такое поведение Гитлера объяснимо, поскольку оно целиком соответствует тем методам, которых он придерживался в управлении нацистским государством, ловко используя их в собственных целях.

Во-первых, нацистские иерархии, по сути, были не тем, чем казались. Кох имел очень большую степень самостоятельности в вопросах управления Украиной и мог, возникни такая необходимость, непосредственно обращаться к самому Гитлеру, благодаря другой своей должности – гауляйтера Восточной Пруссии. Таким образом, он мог

действовать в обход Розенберга. Во-вторых, Гитлер всегда был лоялен к тем, кто, как Розенберг, примкнул к нему еще во времена «борьбы», то есть до прихода нацистов к власти. Вот Розенберг и получил столь высокую должность в качестве награды за верность. В-третьих, назначение Розенберга на пост министра оккупированных земель давало возможность Гитлеру, в случае возникновения необходимости, натравить на него Коха. Внутренние распри в правящей верхушке нацистов лишний раз позволяли фюреру выступить в качестве арбитра, а это укрепляло его власть в сложившейся системе. И наконец, Гитлер не любил давать письменные распоряжения таким людям, как Розенберг и Кох, и противостояние между ними предоставляло ему возможность отказаться от любых своих слов, которые привели к «катастрофическим» последствиям. Фюрер сам признался в выступлении перед своими генералами, командовавшими группами армий вермахта летом 1942 года, что он готов сказать все, что угодно, если считает, что того требует сложившаяся ситуация: «Ради психологического воздействия, я бы пошел на что угодно; я мог бы сказать: “Давайте образуем абсолютно независимое государство Украина”. Сказал бы, глазом не моргнув, но выполнять все равно не стал бы. Это я сделал бы как политик. Но (поскольку я должен говорить это публично) я не могу довести до ведома каждого солдата также публично: “Все это – ложь, мои слова – лишь тактический прием”»⁸.

Очевидным следствием этого был ряд яростных споров между Розенбергом и Кохом о том, как следует управлять Украиной. В то время как Розенберг носился с идеей относиться к Украине более традиционным колониальным способом, отношение Коха лучше всего передает его выступление перед нацистским руководством города Киева. «Мы – высшая раса, и мы должны помнить: последний немецкий рабочий расово и биологически представляет в тысячу раз большую ценность, чем все местное население»⁹. Розенберг мечтал открыть в Киеве новый университет, а Кох закрывал одну школу за другой со словами: «Украинским детям школы не нужны. Всему, что они должны знать, их научат немецкие хозяева»¹⁰.

«Вы представить себе не можете, какой у нас царил беспорядок, – рассказывает доктор Вильгельм Тер-Недден, который работал в министерстве Розенберга в Берлине. – Ведение дел уплывало». Несмотря на то что Розенберг чисто технически был его начальником, Кох относился к нему с глубочайшим презрением. Тер-Недден присутствовал на встречах нового руководства и не уставал удивляться тому, что видел: «Кох то и дело отчитывал Розенберга, да так грубо, что на месте министра я бы просто вышвырнул его из кабинета! Но тот, молча, терпел все эти оскорбления». Однажды за обедом Кох и вовсе проигнорировал своего начальника, общаясь только с гостем, сидевшим рядом с ним, и лишь в самом конце встречи наклонился к Розенбергу и во весь голос спросил: «Что, Розенберг, скучаете? Я тоже». По словам Тер-Неддена, то были проявления извращенной политической системы, которая в свое время позволила Герману Герингу определять судьбу экономики Германии через четырехлетний план: «Когда Геринг приезжал в министерство, мы все выстраивались в коридоре, чтобы встретить его, а он говаривал частенько: “Да, в экономике я ни черта не смыслю, зато у меня неукротимая воля!”»

Собственная «неукротимая воля» Коха создавала совсем не ту Украину, какой ее представлял себе Алексей Брысь: «Понемногу между украинцами и немцами выросла стена, чувство неприятия». Брысь окончательно понял это однажды после разговора с Эрнстом Эрихом Хертером, немецким управляющим Горохова, родного города Алексея. Брысь как-то сказал, что мечтает однажды вернуться в мединститут и выучиться на врача. На что управляющий ответил ему, в духе Коха: «Нам не нужны украинские врачи или инженеры, вы нужны нам только коров пасти». Тогда Брысь понял, что немцы считали себя «богами на Земле».

И тем не менее нацистская политика на оккупированных территориях никогда не была простой – и не только из-за постоянных разногласий между функционерами, такими как Розенберг и Кох. Иногда нацистским управленцам было сложно предугадать даже последующий шаг фюрера, что ярко демонстрирует история со средствами контрацепции для украинцев.

В июле 1942 года Гитлер переехал из ставки в Восточной Пруссии в новую полевую ставку под украинским городом Винница, где находился до октября того же года. Оказавшись в связи с этим на Украине, верная правая рука фюрера Мартин Борман имел возможность наблюдать местных жителей из близлежащих селений. То, что он там увидел, поразило его: украинские дети отнюдь не походили на представителей низшей, недоразвитой расы.

Напротив, у многих из них были белокурые волосы и голубые глаза. Пытаясь найти этому объяснение в нацистской эволюционной теории, он пришел к выводу, что все эти поразившие его дети были продуктом ужасных условий жизни и вследствие плохих жилищных условий и антисанитарии сумели выжить лишь самые сильные дети. А это, по мнению Бормана, не отвечало интересам рейха, а потому дальнейшее размножение украинцев следовало пресечь. Гитлер согласился. Лишь за несколько месяцев до этого разговора Гитлер кипел от гнева, осуждая ошибки, допущенные предыдущими немецкими колонизаторами: «Лишь создав для местных ясли и больницы, мы сможем укрепиться в колонии. Все это приводит меня в бешенство… Русские до старости не доживают. Они редко живут более пятидесяти-шестидесяти лет. Что за глупая идея делать им прививки! Никакой вакцинации для русских и никакого мыла! Пусть ходят грязные. А чего им надо дать, так это водки и табака»¹¹.

После бесед с Борманом и несмотря на жгучее желание лишить украинцев всех остальных медицинских услуг, Гитлер согласился с тем, что местное население следует поощрять использовать выдаваемые нацистами противозачаточные средства. Однако всего за несколько недель до поездки Бормана по украинской сельской местности, ставшей для последнего настоящим откровением, один особо усердный чиновник, будучи уверенным, что непременно угодит Гитлеру, решил запретить все противозачаточные средства на оккупированных территориях. Аргументировал он это тем, что противозачаточные средства принадлежат к медицинским благам, которые фюрер приказал запретить к использованию местным населением. Узнав об этом, Гитлер пришел в ярость: «Если хоть один идиот рискнет отдать подобный приказ на оккупированных территориях, я его лично пристрелю как бешеную собаку! На восточных землях эти средства следует не только разрешать, но и активно распространять, потому как бесконечное размножение негерманского населения не в наших интересах»¹².

Уже на следующий день после выступления Гитлера Борман передал распоряжение фюрера об «активном распространении» противозачаточных средств на Востоке Розенбергу. В его записке также значилось, что «ни при каких обстоятельствах на оккупированных территориях не должно появиться ни одной немецкой больницы»¹³.

В министерстве воцарилась полная сумятица, многие не верили, что приказ о распространении противозачаточных средств на самом деле поступил от Гитлера. Но, по крайней мере, министерство Розенберга не получило приказ воплощать это распоряжение в жизнь. Это сделал Кох, который более чем охотно добавил эти вызванные расистскими взглядами меры к собственному огромному плану карательных действий против украинцев¹⁴.

История с противозачаточными средствами поучительна не только тем, что демонстрирует, сколь значительное внимание Гитлер и Борман могли уделять мелочам, но также и тем, что именно в ней проявилась расистская подоплека всех действий Гитлера. С его точки зрения, одной из ключевых целей операции «Барбаросса» было не позволить, чтобы славяне «размножались как черви в навозной куче».

Для Алексея Брыся неприятие нового режима, которое росло в нем из-за отношения немцев к украинцам (а с недавних пор избиения и казни в его родном городе стали привычным делом), выплеснулось наружу 12 сентября 1942 года. Стоял погожий осенний день. Брысь наблюдал за тем, как на улице возле центра Горохова местные жители раскупают имущество евреев, убитых немцами, – горшки, кастрюли и прочую кухонную утварь. Но к действию Брыся побудил не этот факт. (В ответ на наши настойчивые расспросы он пояснил, что спокойно относится к тому, что и немцы, и украинцы наживались на гибели местных евреев: «Не думаю, что они понимали, что за вещи они покупают. Они просто воспользовались возможностью купить хотя бы что-то»). Однако в тот день один из местных попытался пройти без очереди, и какой-то немецкий солдат, следивший за распродажей, избил того палкой. У Брыся внутри что-то оборвалось, когда он увидел, как избивают его соотечественника, и он схватил немецкого полицейского за воротник. «Почему вы позволяете ему избивать этого человека?» – кричал Брысь представителям немецкой администрации, стоявшим неподалеку.

Немцы потрясенно смотрели на него. Да кто такой этот «раб», осмелившийся поднять руку на человека высшей расы? Тут сотрудник немецкой администрации опомнился и закричал: «Раус!» («Убирайся вон!»). Но Брысь не двинулся с места – не знал, что ему теперь делать. Немец закричал снова и ударил Брыся палкой. С этого момента жизнь Брыся переменилась. Он ударил в ответ. «Я неожиданно возомнил себя кем-то вроде рыцаря… Казалось, я сошел с ума… Потерял всякий страх перед немцами. Когда тебя вот так бьют, тебя сначала обуревают эмоции, и лишь потом начинаешь думать о последствиях». Брысь подался вперед, выхватил у немца палку из рук и оттолкнул его так, что тот упал наземь. Потом ударил его ногой по голове. Коллега поверженного представителя германской администрации потянулся за пистолетом. И только он начал расстегивать кобуру, Брысь бросился бежать.