Нация. Грехопадение. Том второй
Шрифт:
Наташины родители с большим расстройством приняли эту новость, особенно Николай Петрович. «И что вы там забыли, в этой Сибири? – разгорячённо говорил он Егору и Наталье перед их отъездом в Красноярск. – Нашли куда ехать, еловые шишки от корней до вышки».
Этими фразами он никого не хотел обидеть, просто Сибирь представлялась ему, без всякой иронии, тем местом, где нормально, по-человечески жить нельзя. Умудрённый жизненным опытом, он прекрасно понимал, что такое Сибирь, как понимал и то, что значит оказаться в экстремальных условиях (а к Сибири другого слова не подберёшь), да ещё с больным ребёнком. Понять поступок близких людей ему как жителю солнечного Киева было, конечно, сложно, а проще говоря – невозможно. Ведь они жили почти в идеальных условиях, по крайней мере – в лучших, чем все остальные народы «дружного» Союза, у которых было если не всё, то почти всё. Одним словом, затея с переездом родителям
Николай Петрович как хороший психолог, зная, что никаких обид со стороны зятя не будет, в свойственной ему манере слов не жалел. Забыть их было нельзя: «Я всё понимаю, – возбуждённо говорил он, сидя на диване, – как говорится в высоком слоге, сибиряки, конечно, на редкость простые, отзывчивые и доброжелательные люди, – это я слышал, но прошли времена крепостного права, когда в Сибирь ехали добровольно. В те края, насколько я знаю, отправляли всё больше по этапу. Может, всё же стоит подумать, поискать какие-то другие варианты? Зачем, как говорят в Одессе, сразу кидаться с головой в навоз? Вам что, тут места мало? В конце концов можно устроиться и ко мне в строительную бригаду, хватит надеяться на этот “мирный атом”», – следуя за ходом своих мыслей, рассудительно заключил он.
Сидя рядом с тестем, Егор старался не возражать и уж тем более не обижаться, зная, что Николай Петрович худшего не пожелает и говорит он это не от какой-то злости, а от обиды, от осознания безвыходности ситуации, в которой оказалась семья его дочери в связи с известными событиями. Поэтому противоречить его словам не было смысла, да Егору и не хотелось. Он принимал его таким, каким он был, и не более. «В принципе, если хорошо поразмыслить, – думал Егор в тот момент, – то Николай Петрович всё говорит правильно, что тут сказать: Сибирь, есть Сибирь».
Но помимо «правильных» слов тестя, были ещё обстоятельства, которые были понятны только Егору, и от них нельзя было отступать: слова словами, а правило правилом. И потом, это была личная жизнь его семьи, которую он всегда любил и которой очень дорожил. И дело было вовсе не в принципе, а в ответственности, и эту ответственность он осознавал.
Поблагодарив Николая Петровича, Егор, конечно, отказался от всяких предложений, сказав: «Спасибо, Николай Петрович. Строителем, конечно, быть почётно, но почему я должен идти дорогой, на которой будут путаться ноги, думая о хлебе насущном? У меня есть прекрасная профессия, которую я люблю, – она и есть мой путь, моя дорога. Да, сейчас не всё так хорошо, но то предложение, которое мне поступило, я должен оправдать. Тем более, я дал слово». – «Хозяин – баран!», – разводя руками, не то в шутку, не то в серьёз ответил Николай Петрович. Антонина Николаевна тут же отреагировала на слова мужа, заставив его извиниться перед Егором. Но он был неумолим, сказав в своё оправдание: «А я ничего такого крамольного и не сказал, это же поговорка такая». – «“Поговорка”, которую ты сам придумал, да?» – «Не я, а народ», – рассудительно ответил Николай Петрович, не совсем понимая весь сыр-бор вокруг его слов. Он начал говорить что-то ещё, но встретившийся взгляд супруги тут же осадил его. Глядя со стороны, можно было подумать, что Антонина Николаевна применила к своему мужу какое-то тайное оружие, которое необходимо было ей для молниеносной победы. «Ладно, – недовольно, словно сдаваясь в плен, проговорил Николай Петрович, – что тут воду в ступе молоть. Коли так, то пусть себе едут. Своя земля повсюду мила, выживут». – «Почему “выживут”?» – глядя на тестя и не скрывая своего интереса, спросил Егор (ему явно не понравился последний глагол). – «Да это я так, к слову. Я же знаю, – совсем не обидчиво, можно сказать, по-доброму проговорил Николай Петрович, глядя на зятя, – у людей и нож не режет, а у тебя и шило бреет. За вас я спокоен. Вот только… – не договорив, он о чём-то задумался. – Ну да ладно, что тут говорить: порядки в Сибири старые, освящённые, население милейшее – может, и получится что, а не получится – вернуться никогда не поздно. Всегда будем рады».
После этих слов Николай Петрович встал с дивана и зашёл в другую комнату, откуда тотчас послышались ворчливые звуки его голоса.
Слушая тестя, Егор не знал, что и думать, а уж говорить – и подавно. Уж больно всё разное
А вот тёщу ему пришлось всё же успокаивать, сказав то немногое, что он должен был сказать: «Не нужно никаких извинений, – сказал он, обращаясь к Антонине Николаевне. – Николаю Петровичу не за что извиняться. Всё, что он говорит, это от души, от чистого сердца. Возможно, я бы тоже так говорил, если бы моя дочка…» – «Ага, слышишь, что зять говорит? – послышался радостный голос Николая Петровича из другой комнаты, обращённый явно к жене.
Видя мужскую солидарность, Антонина Николаевна ничего на это не сказала, лишь хитро ухмыльнулась, не только показывая таким образом сострадание, но и подумав, видимо, о том, что в этом вопросе мужчины разберутся сами, поскольку принятые ими решения и прочие правила имеют над ними большую власть. И всё же как женщине ей страстно хотелось пестовать и одного, и второго, как детей, объясняя им простые вещи и всё то, что в них заключается, а не поддаваться страстям (как это любят делать мужчины), преувеличивая существующее и прибавляя воображаемое.
Конечно, что бы там ни говорил Николай Петрович, сомнения у Егора были, причём сомнения немалые, но какая-то неудержимая сила всё же манила его в те далёкие края, что-то было такое, от чего он никак не мог отказаться, а вот истинного смысла этого понуждения он понять не мог. Возможно, то, что он сам был из Сибири, а сибирский характер – это не только закалка тела и духа, способность жить в любых погодных условиях, порядочность, честность и работоспособность, но и многое другое. Не случайно ведь существует легенда о Рае на земле – Беловодье, или, как её ещё называли старообрядцы-бегуны, Страна Белых Вод, находившаяся на сибирской земле, жили в которой только справедливые и добродетельные люди, оплот веры православной. Так или иначе всё это побуждало в нём неизгладимую силу и чувство уверенности, что именно там он сможет принести большую пользу не только себе, своей семье, но и обществу. Видимо, все эти размышления и повлияли на его окончательное решение ехать в далёкую Сибирь. Всё остальное отдавалось на откуп времени и человеческому разуму, его разуму. Наталья по этому вопросу своих эмоций не скрывала, говоря, что лучше бы, конечно, остаться на родине, а не ехать в чужие края, где, как ей казалось, всё не так хорошо, как он думает.
По этому поводу Егор спокойно и рассудительно ей говорил: «Наташа, почему ты считаешь, что мы обязаны жить только там, где родились, выросли? Может быть, иногда полезнее пожить в другом месте – за пределами родного края, области, республики. Пойми, родина – это не конкретное место, родина – это мы, наша семья. Если нам будет там хорошо – это и будет нашей родиной. К тому же мы молоды, почему бы не попробовать? Может, тебе понравятся те места, кто знает?»
Что бы там Егор ни говорил, но, судя по её острому взгляду, отказываться от своего мнения Наталье не хотелось. Глядя на мужа, она иронично и коротко отвечала: «Поживём – увидим. Главное, чтобы нам не пришлось ни о чём жалеть».
Уловив острый взгляд жены, Егор уже не хотел говорить на эту тему и что-то ещё доказывать. Слишком много всего было уже сказано. Тем более он прекрасно знал, что женщины склонны к крайностям, поэтому, как он определил для себя, надо быть снисходительным к маленьким слабостям супруги.
Времени для размышления и принятия решения было у них немного, так что сборы были недолгими.
Уже в середине августа 1986 года вся семья Сомовых приехала в Красноярск-26. Правда, по пути они заехали в Томск к родителям Егора, где пробыли три дня, помня поговорку: «Гость до трёх дней».
Глава II
Встреча с родителями (а не были они у них уже больше года) приободрила Егора. Во всяком случае он избавился от того душевного дискомфорта, что испытывал последнее время.
Мама Егора, Елизавета Петровна, работала учительницей по математике в общеобразовательной школе. Ростом ниже среднего, с длинными каштановыми волосами, она казалась строгой и довольно уверенной женщиной. Но вся эта строгость смягчалась блеском и добротой её глаз. Александр Николаевич, отец Егора, работал в конструкторском бюро одного из закрытых «почтовых» предприятий города Томска. По натуре он был спокойным, рассудительным и скрытным. Говорить старался коротко и без эмоций. К Егору он всегда был строг и требователен, но не в этот раз. У Елизаветы Петровны тоже строгость не получалась: глядя на сына, сноху и внучку, она не могла сдержать слёз, все три дня так и проплакала – где в открытую, а где и тайком, по-бабьи. Особенно она жалела внучку, приговаривая: «Дети, дети-то за что так страдают?»