Нация. Плоды искушения. Том первый
Шрифт:
– Это как это? – тут Сомов остановился в ожидании пояснения или целостного ответа.
– Например, ты испёк рыбный пирог – но без рыбы. Твоя задача, как философа, донести до сознания людей факт того, что пирог с рыбой, чтобы они согласились с тем, чего нет на самом деле, причём добровольно. То есть при помощи философии мы достраиваем в своём сознании то, чего нет. Нам ведь никто не запрещает говорить об отсутствующих – их нет, но они есть. С пирогом то же самое: пирог вроде есть, но рыбы в нём может не оказаться.
– С одной стороны – просто, а с другой – мудрёно, – задумчиво проговорил Егор.
– К сожалению, да. Как сказал один мудрец: «Река истины протекает через каналы многих заблуждений». Под таким «соусом» отдельные личности приходят к власти и становятся «вождями»… И с этим ничего не поделаешь. Такова жизнь. В этом плане мы не всегда свободны, а значит, на многое не способны. Наша жизнь ограничена, причём нашим же сознанием. Знаешь, что это значит?
– Что? – с живым интересом спросил Сомов.
– Русский человек страшно ленив – вот в чём проблема. От этого всякое дело для него является трудным, проблемным.
– Даже поразмыслить мозгами?
– Именно так. Нет ничего сложнее для него, чем понять самую простую истину, и всё потому, что до её глубины нужно подниматься, а ему это не всегда хочется. За этим следуют уже некие обязательства, ответственность, дела, понимаешь? Ему всегда, да что там всегда – всю жизнь, на протяжении веков – хочется спрятаться за высоким частоколом безразличия.
В разговоре они уже не спешили, им казалось, что время для них остановилось. По очереди они то и дело поглядывали на часы и говорили, говорили…
– А может, работа есть наша жизнь? Ведь она заставляет нас быть теми, кто мы есть, – с живым интересом проговорил Егор, находя хоть какой-нибудь положительный аргумент для человеческой жизни.
– Так-то оно так. Главное, чтобы она не причиняла зла.
– В смысле? – спросил Сомов.
– Мало заниматься одной работой, нужно заниматься ещё и Человеком. Если хочешь – собой! Окультуривать себя. В этом больше смысла, чем в простом понятии – «работа». Мне кажется, что жизнь всё же не в работе. Хотя кто знает…
– Интересно, а в чём тогда?
– Не знаю. Это трудный вопрос. Думаю, что в достоинстве и свободе выбора.
– Не понял.
– Ты видишь, что делается в стране?
– А что делается? – Сомов резко остановился и с любопытством посмотрел на Астапенко.
– Ну ты даёшь! А курс на «ускорение», на реформы? Ты хоть слово «перестройка» слышал?
– Слышал, – тихо, почти шёпотом проговорил Сомов, показывая газету. – Тут об этом много говорят, только вот не пойму, что нам перестраивать?
У нас и так вроде всё хорошо.
– От этой газеты я не в восторге, – сделав гримасу, сказал Астапенко.
В этот момент он приблизился к Егору
– Кругом одни крайности, политическая недальновидность, сплошное приукрашивание и враньё – на различных уровнях. Весь этот «застой-отстой» – затишье перед бурей, вот увидишь.
– Не знаю, не знаю, – воспротивился Сомов. – Ну а как понимать то, что строятся новые города, идёт покорение космоса, успехи в спорте, культурной жизни, стабильность, уверенность…
– Да потому что вся эта стабильность и уверенность за счёт природных ресурсов, а если точнее – нефти. Ты посмотри, как мы живём: за двадцать лет нет никаких экономических преобразований, никакого прогресса. Я уже не говорю про так называемый железный занавес. Если нас никуда не пускают, значит, «там» есть на что посмотреть… Короче, народ основательно потерял веру в эту «состарившуюся верхушку». И выход у нас только один – нужно перестраиваться, нужно новое мышление, нужна перестройка всей экономики – вот об этом Горбачёв и говорит.
Помолчав несколько секунд, он тут же спросил:
– Про выступление Горбачёва во время визита в Тольятти 8 апреля слышал?
– Не-е-ет, не слышал, – виновато, как бы оправдываясь, проговорил Егор. – А что?
– «Перестройка!» – вот что! И в первую очередь – в мышлении, психологии, в организации, в стиле и способах работы. Понимаешь?
– Ну что тут не понимать! Только я вот думаю, что…
– Что? – Глаза Астапенко неожиданно заискрились, и он как-то по-особому взглянул на Егора.
– Я хотел сказать, что страна не должна жить мечтами одного человека. Это очень опасно.
– Егор, о чём ты говоришь? Посмотри вокруг… общество пришло в движение, а это что значит? А это значит то, что народ поверил в перестройку, понимаешь? Народ поверил в Горбачёва, в его новое мышление. Нас ждут большие перемены, а значит, нужно шагать вперёд решительнее, смелее. И всё это ради одного: чтоб каждый делал своё дело!
– А чем же мы занимались все предыдущие годы?
– Да не в этом дело, пойми, народу нужна свобода, демократия. Народу нужен свежий воздух… Задумайся: гласность, свобода, преобразования… Нас ждёт Европа! Вот простой вопрос: ты за границей был?
– Нет.
– И я нет, а теперь, может быть, у нас есть шанс побывать там.
Видно было, как Егор внимательно слушал своего собеседника, который говорил о наступивших переменах в стране, причём как о свершившемся факте, но что думать по этому поводу – радоваться или грустить, он не знал. В этот момент он не совсем понимал то, о чём говорит ему Астапенко. Для него это были совершенно свежие мысли, о которых он никогда не думал. Да и разбирался он во всём этом слабо. Идеи социализма и коммунизма, привитые и воспитанные с детства, жили в нём и были очень сильны…