Над бездной
Шрифт:
Во время многолюдного свадебного пиршества Люцилла была, к общему удивлению, очень молчалива, но и немногих ее речей было достаточно, чтоб возбудить толки. Ее голос многие нашли похожим на слишком хорошо знакомый всему околотку голос изгнанного певца.
Барилл, которому певец надоел больше всех, утверждал, что Люцилла утонула, а эта матрона есть переодетый певец, с которым Семпроний не решился расстаться; сметливый рыбак приводил в доказательство своего мнения, кроме голоса, родинку на щеке Люциллы и шрам на руке.
Бариллу верили и не верили, но сплетни долго ходили по околотку.
— Не
— Что вы ни говорите, соседи, — возражал Вариний, — а по моему мнению, и Спартак и Катилина, и Фламиний с Люциллой, и рыжий колдун с певцом, и даже сам Юлий Цезарь, которого теперь все славят, — все это один человек в разных видах, источник всех наших бедствий, — чародей Мертвая Голова.
Глава XL
Накануне боя
Консул Антоний повел вверенные ему легионы против Катилины с той уверенностью в своем успехе и пользе для народа римского, с какой нарушают свои клятвы и переходят из одного лагеря в другой люди, не имеющие того балласта, который на языке их противников, людей другого закала, именуется честью, совестью и т. д. Выбросив этот лишний для его корабля балласт, Антоний поплыл по морю житейскому, перепрыгивая с волны на волну, то кормой, то носом вперед, не отдавая себе отчета в том, что, почему и зачем он делает.
Он был уже стар, но остался ветреником, как в юные годы. Воевал он когда-то и против Суллы за Мария, и против Мария за Суллу, и давал много раз кровавые клятвы Катилине, видя в этих ужасных формулах заклинания только забавный фарс с угощением оригинальным напитком; ему ни разу не пришел в голову вопрос об ином значении этого фарса. Быв много лет одним из задушевных друзей Катилины, разбойничая с ним, проигрываясь и плутуя, Антоний не пристал к заговору душой и при первом же выгодном предложении Цицерона, — уехать в Македонию, — забыл все свое прошлое и стал льстить новому товарищу, как льстил Катилине.
Антонию всегда казалось, что все, что он делает, непременно очень хорошо и полезно. Он повел с таким убеждением легионы в Этрурию против Катилины, на сторону которого, конечно, не замедлил бы опять перейти, улыбнись лишь раз фортуна заговорщику.
Цицерон спокойно поручил войско Антонию, зная отлично его характер и девиз: быть на стороне силы и выгоды.
Войска расположились вблизи небольшой крепости Фезулы в долине реки Арно, стараясь пресечь врагам сообщение с Римом, что им и удалось успешно.
Катилина, поджидая аллоброгов или резни в столице, избегал сражения; его и не торопились принудить, потому что трусливый Антоний поджидал также подкрепления: преторианскую когорту, состоявшую из молодых людей знатных фамилий, являющихся на поле битвы больше затем, чтоб, ничего там не делая, участвовать потом в триумфе победителя и хвастаться.
Теперь преторианцы были назначены в резерв, точно охотники для добивания раненого зверя в случае победы, а в случае поражения для того, чтоб было кому домой добежать целыми
Был вечер. В одной из лагерных палаток молодой воин ужинал, сидя на деревянном стуле около столика. Против него, на другом стуле сидел богатырского вида старик, усердно чистивший песком стальные доспехи своего господина.
Это были Публий-Аврелий и его оруженосец Аминандр.
Аврелий был храбр, честен, добр и полон золотых надежд на будущую карьеру; только одна тень омрачала нередко его чело: мысль о матери.
— Готов ли мой щит, Аминандр? — спросил он.
— Твой щит, господин, будет яснее самой луны, — ответил старый силач, — он готов. Не надеялся я дожить до такой чести: служить тебе. Добрый был твой отец, господин; скуп он был, как твой дед, но со мной хорошо обходился; товарищем я ему был в Галлии, — не слугой.
— И мне ты дан в товарищи. Если б дедушка не продал тебя в каменоломню, а отдал моему отцу…
— Не было бы пятна на меткой руке Аминандра… скоро Аминандр смоет это пятно своей кровью. Аминандр теперь воин.
Входной полог шатра распахнулся и вошел молодой человек лет 18, прелестный в своих черных локонах, точно шаловливый Амур, одетый в военные доспехи преторианца, новенькие с молоточка и иголочки.
— Фабий! — вскричал Аврелий, бросив недоконченный ужин, — наконец-то вы явились!
— А ты думал, что нас, преторианцев, можно скоро собрать в поход, как простых солдат! — ответил юноша со смехом, пожимая руки друга, — мама надавала мне в поход столько всякой всячины, что если б я не раздарил половины римским друзьям, то пришлось бы целый караван везти.
— На вас нигде не напали?
— Э, нет!.. ведь мы не одни.
— Не одни?
— Метелл Целер провел нас сюда. Он пошел тайком в обход по горам с тремя легионами, чтоб отрезать Катилине отступление, когда мы его начнем крошить.
— Начнете-то не вы, а мы.
— Что ж из этого?! без резерва и у вас дело не обойдется. Когда вам будет плохо, нам скомандуют: — Преторианцы, вперед! — и дело кончено.
— Ой, не хвастай!.. дома все здоровы?
— Все, только мама расхворалась. Целый месяц она, бедная, бегала из угла в угол по дому, снаряжая меня в поход вместе с тетей. И напекли, и наварили, и насолили, и нажарили, и нашили, и навязали они для меня всего целый воз. Ах, какая беготня была! мама — то захохочет, то заплачет, то наденет на меня всю амуницию, то снимет, то скажет: — Герой ты мой, не посрами чести предков! то — милый ты мой мальчуган, как мне тебя жалко! — и сны-то ей разные снились каждую ночь, то будто я. в Рим въезжаю и везу на копье голову Катилины, моей рукой отрубленную, то будто лежу я одиноко в поле раненый. Всяких амулетов и писаных заклинаний она мне надавала. Если б я это все на себя надел сверху доспехов, как мама советовала, то был бы похож на Пана или Макка наших фарсов [52] со всякими этими побрякушками и записками. Ужасно надоели мне эти приставания!.. я убегал от мамы на берег к девушкам… милые!.. долго теперь мне их не видеть!
52
Арлекины древних времен.