Над бездной

Шаховская Людмила Дмитриевна

— Его прежнее имя — Леонид, — ответила Катуальда.

— Мой невольник! — вскричал Вариний.

— Он даст тебе выкуп, если ты хочешь, — ответила Катуальда, — потому что колдун…

— Не надо мне волшебных денег из клада! — возразил суеверный старик.

— Кроме этого клада, — сказал певец, — у его отца есть деньги, заработанные не волшебством и не разбоем, а службой правительству против заговорщиков.

— Против Мертвой Головы!.. не надо мне ничего, что имеет отношение к чародею! — воскликнул Вариний.

— А

где его отец? — спросил Квинт-Аврелий, — где Аминандр? я взял бы его в оруженосцы к моему сыну вместо негодного певца.

— Я здесь, — раздался голос бывшего гладиатора.

Аминандр пришел из другой комнаты.

— Мой сын, воспитанный в семье рыбака, не годится в воины; он будет купцом, — сказал он, — Барилл, отдашь ли ты твою дочь за сына твоего учителя?

— Поговорим об этом после, когда я просплюсь, — ответил рыбак, — я не так пьян от вина, как от бестолковщины.

— А ты, Квинт-Аврелий, позволишь сыну взять за себя мою внучку? — спросил Семпроний.

— Где доказательства? — возразил гордец.

— Вот они.

Квинт-Аврелий, Фабий и Сервилий рассмотрели, не торопясь, документы Амариллы.

— Опять ты наплутовала! — погрозив пальцем, сказал Сервилий Катуальде, — вся твоя жизнь — плутни!.. я и Аврелия любили Амариллу, как дочь…

— Если б вы знали, чья она, вы стали бы ее ненавидеть, — ответила Катуальда, — вспомните же мою просьбу в награду за сохранение приданого Аврелии от разбойников. Чего я вместо денег просила? — я просила вас простить Фламиния и Люциллу, и вы их тогда простили. Кай-Сервилий, назовешь ли ты их теперь друзьями?

— Они умерли.

— Моя дочь и зять живы, — сказал Семпроний, — они в ссылке.

— Живы! — вскричал Сервилий.

— Да. Неукротимые укротили друг друга при помощи своих общих бедствий. Они даже счастливо прожили вместе…

— Патрон… Семпроний… — перебил художник.

— Не перебивай! — шепнул ему певец.

— Моя дочь и благородный Фламиний счастливы. Они прошены сенатом и скоро вернутся ко мне.

— Желаю тебе счастья на закате дней твоих, — сказал Сервилий, — но все-таки уважь нашу общую просьбу, — избавь нас хоть от одного из твоих несносных клиентов!

— Певец мне больше не нужен, — ответил Семпроний, — а с ним уйдет и отец его. Я уважаю твою просьбу, друг-сосед. А ты, сосед-Аврелий, позволишь ли сыну взять за себя мою внучку, Рубеллию-Амариллу?

— Мы об этом потолкуем после, сосед, — возразил Квинт-Аврелий, все еще не совсем уверенный в неподдельности бумаг, — у Амариллы есть родители; когда они возвратятся…

— Хорошо, сосед; дело не спешное.

— Сестра, — вскричала Гиацинта радостно, — теперь господин Аврелий тебе ровня, а Никифор — купцом будет!.. мы обе будем счастливы!.. ах, я забыла… ведь ты мне не сестра.

— Я всегда буду твоей сестрой, милая Гиацинта, и твоя матушка будет моей милой матерью… я никогда не перестану вас любить, — ответила Амарилла, обнимая

обеих рыбачек.

— Ступайте, клиенты, в другую комнату, — сказал Семпроний певцу и его другу, — вы мне больше не нужны, потому что друзья просят меня удалить вас. Я сейчас приду для последнего — расчета.

— Что ж это еще за новости! — шепнул художник.

— Велели вон убираться!.. — сказал певец, — пойдем!.. молчи!

Обратившись к рыбакам и пахарям, он состроил гримасу и сказал:

— Прощайте, господа и друзья!.. я уверен, что вы меня и без моей просьбы всю жизнь не забудете. Никто вас лучше меня не веселил, и никто хуже меня не ссорил. Через меня сегодня даже рыбак попал в сети своей рыбы. Дружище!

Ударив Барилла больно по плечу, певец запел, уходя с художником в другую комнату:

— Плыл рыбак на челноке Из гранитной глыбы И завяз он на реке В неводе у рыбы…

Все захохотали; только одна Гиацинта, жалея изгнанного весельчака, грустно вздохнула, кинув на него свой последний взгляд.

Глава XXXIX

Певец — карикатура красоты. — Возвращение ссыльных. — Три свадьбы

Художник и певец вошли в отдаленную от залы комнату, также ярко освещенную. Там был приготовлен ужин из самых дорогих вин и изысканных блюд для трех особ.

— Что все это значит! — воскликнул художник в полнейшем недоумении, — тесть меня гонит.

— Да, друг Нарцисс, патрон нас прогнал; мы больше не нужны.

— Но я им признан…

— Простись, друг, с певцом навеки!

— Я был признан за зятя… а теперь…

— Этот ужин приготовлен не для шутов. Не мешай мне!..

Слабохарактерный художник, не понимая, что вокруг него творится, глядел на своего друга, ожидая, какую новую комедию он покажет ему.

Певец снял с него всю гримировку и сказал, указывая на одежду, лежавшую на стуле:

— Надень вот это!

Художник со своим всегдашним привычным повиновением переоделся беспрекословно в дорогое пурпурное платье. Его руки дрожали; сердце усиленно билось, предчувствуя что-то особенное, что должно сейчас произойти; но он не смел больше расспрашивать певца.

— Я исчезну, — сказал певец, — я открою тебе мое волшебное имя.

— Не исчезай!.. не уходи!.. если даже настоящая Люцилла жива, то без тебя… не буду я счастлив.

Певец отворил шкаф, вынул шелковое женское платье, затканное золотом, и надел его сверху своей одежды.

В эту минуту художник не выдержал.

— Друг, что ты делаешь?! — вскричал он, подбежав и осматривая одежду, — это платье сшито из новой материи, но совершенно по образцу того, в котором Люцилла шла со мной к брачному алтарю. К чему эта профанация образа, святого для моего сердца?!