Над кем не властно время
Шрифт:
– Мне сейчас столько же лет, сколько Рушевой, - глухо произнес голос на другом конце.
– Вот именно! Тебе семнадцать лет, и ты только что закончила школу. Самое время готовиться к вступительным экзаменам, вместо того, чтобы предаваться мрачным мыслям.
Родители Зои хотели, чтобы она поступила на факультет международной журналистики в МГИМО. Сама она не испытывала к журналистике никакой склонности и занималась с большой неохотой.
– Максик!
– в голосе Зои, вдруг утратившем свою безжизненность, зазвучало отчаянье.
– Мне очень-очень плохо! И я не могу говорить
Максим, недоумевал, почему, вместо того, чтобы поделиться с родителями, которые могли бы направить Зою к какому-нибудь врачу, она обращается к нему. Но говорить об этом не стал, поскольку упоминание о враче могло обидеть девушку.
– Обязательно встретимся!
– заверил он.
– Только не сейчас. Давай попробуем завтра, ладно?
– Нет, Макс! Это срочно! Вопрос жизни и смерти! Приезжай сейчас. Пожалуйста!!
Максим застыл, глядя на часы. Еще немного, и он точно опоздает на встречу с Аллой. Неожиданно его осенило. Он вспомнил, как справился с жесточайшей зубной болью. Никакие душевные муки не сравнятся с абсцессом! Кажется, где-то об этом писал ироничный Гейне, которого Максим к этому времени уже научился любить.
– Зоя, - заговорил он, стараясь передать свою убежденность через пронизывающую город незримую телефонную сеть.
– Я знаю, что может тебе помочь. Просто перестань бороться со своей проблемой, прими ее и слейся с ней! И тогда она исчерпается!
Наступило молчание. Затем Зоя мертвенным голосом поинтересовалась:
– Значит, по-твоему, я должна согласиться с тем, что ничего хорошего в этой жизни мне не светит, что я получаю то, что сама же и заслужила, и ни на что лучшее претендовать никогда не должна?!
– Да нет же!
– Максим понял, что дал маху.
– Нет, Зоя, ты ничего не поняла! Точнее, это я не сумел объяснить! Просто я тороплюсь. Я расскажу тебе об этом при встрече, ладно!
– Так приезжай!
– воскликнула Зоя.
– Я расскажу тебе свое, а ты мне - свое. Видишь же, мы оба не можем ничего объяснить по телефону!
– Нет, - Максим больше не мог терять время.
– Не сегодня! Завтра обязательно созвонимся и встретимся. Если хочешь, приеду к тебе в Измайлово. Только не сегодня. Пока, Зоя! Пока! Я позвоню тебе с утра!
Не дожидаясь ответа, он бросил трубку и кинулся к двери, где стояли кеды. Их еще предстояло натянуть на ноги и зашнуровать...
***
Сначала Алла потащила Максима на почтамт на улице Кирова. В зале междугородных телефонных переговоров стояли застекленные кабинки с автоматами. Разменяв в кассе деньги на несколько пятнадцатикопеечных монет, Алла вошла в одну из кабинок. Набрала длинный код прямого набора и, бросая монетку за монеткой, говорила со своей тбилисской подружкой, затем с бабушкой. Максим ждал снаружи. В конце разговора Алла приоткрыла дверь, и он услышал, как она прощается на грузинском языке.
Покинув почтамт, они гуляли по Чистопрудному бульвару, походили по берегу озерца. Затем вернулись к памятнику Грибоедову у входа в метро,
На выходе из ГУМа Алла позволила Максиму взять коробку с покупками. Пришлось держать ее в руках, потому что ни у нее, ни у него не оказалось с собой какой-нибудь сумки или сетчатой авоськи.
Алла повела Максима на день рожденья своего одноклассника по имени Гена. В типовую двухкомнатную квартиру на проспекте Вернадского набилось человек двадцать гостей. Виновнику торжества преподнесли ценный и необычный подарок: матерчатый мешочек, набитый почти килограммом двухкопеечных монет, необходимых для использования уличных телефонов-автоматов. Гена гордо показывал всем свое богатство. Гости оценили остроумие и полезность дара, поскольку, несмотря на молодой возраст, среди присутствующих не было ни одного человека, который не попадал бы в ситуацию, когда надо срочно позвонить с улицы, но "двушку" негде взять: в магазинах отказываются разменять рубль, а прохожие не могут или не желают поделиться.
Играли грампластинки с итальянской эстрадой: Джанни Моранди сменил Адриано Челентано. Кто-то остановил проигрыватель и поставил на магнитофоне "Пинк Флойд". Зазвучала потусторонняя музыка, которая, несмотря на использование электронных инструментов, вызывала ассоциации со средневековыми скальдами на залитой луной исландской поляне. Затем остановили и "Пинк Флойд". Пели хором бодрые песни под гитарные аккорды. "Не надо печалиться, вся жизнь впереди!", "Надежда - мой компас земной!". Затем снова запустили итальянскую эстраду и принялись танцевать, дыша табачным дымом, алкогольными парами и общим запахом пота.
Максим со всеми перезнакомился и больше половины имен тут же забыл. Поздно вечером он провожал Аллу. Возле ее дома они быстро и неумело поцеловались, едва соприкоснувшись губами.
Домой Максим вернулся за полночь, уставший, полный впечатлений и приятно перевозбужденный.
– Ты где был весь день?
– спросила мать каким-то чужим голосом.
– Никак не могли тебя найти, ни я, ни отец.
Лицо у нее было странно опухшим, глаза - воспаленными.
– Что случилось?
– встревожился Максим.
– У Варшавских горе, - Елена всхлипнула и, не выдержав, разрыдалась.
– Их дочка, Зоя, твоя подружка...
– Мама, что случилось?!
– крикнул Максим.
– Погибла! Попала под электричку на станции Расторгуево. Никто не знает, зачем она туда поехала! Неизвестно, что произошло, несчастный случай или самоубийство!
***
Несмотря на поздний час, оглушенный известием Максим по инициативе матери позвонил Варшавским и неловко, запинаясь, прокашливаясь, произнес слова соболезнования. Сначала захлебывающейся плачем и ничего не понимающей Зоиной маме, затем ее отцу. Тот говорил потухшим голосом человека, для которого разом остановились все часы мира.