Над Кубанью зори полыхают
Шрифт:
— Это-то так! Оно, конешно, приятно, что сынок в выборных ходит, помощником председателя заделался, но для меня куда лучше было бы, если бы Митька по-настоящему занялся хозяйством дома.
Изливая своё горе перед дочерью, старик вывел из конюшни старую лошадь и стал запрягать её в бричку. Дочка хоть и кивала сочувственно отцовскому ворчанию, но была довольна тем, что придётся теперь работать не в одиночку. К тому же среди тозовцев есть и неженатые мужики…
Усевшись посреди брички, Клавдия пересчитала кувшины,
— Но, Красотка! Но, милая!
Красотка подтянулась и не спеша потащила бричку по кочковатой дороге.
Когда станица осталась за увалам, Клавдия заговорила, уговаривая отца:
— Я думаю, нам теперича, батя, деваться некуда: Митя под монастырь подвёл! В заместителях ходит, в коммунисты записался. Теперя нам, батя, надо придерживаться новой власти. А не дай бог, переворот в обратную сторону случится! Тогда нам, Заводновым, — аминь!
Тарас стегнул лошадь кнутом и повернулся к дочери:
— Ты так думаешь? А я совсем наоборот. Думаешь, я против власти? У меня этой думки и в голове нет, потому в писании сказано: «Всякая власть аще от бога». Мою душу другое муторит: как можно в такой супряге, примерно в ТОЗе, всем вовремя вспахать, засеять, а летом убрать хлеб? Ведь это такая неразбериха получится!
— Какая там неразбериха! — удивилась Клавдия.
– — В первый черёд будут иногородним пахать. Теперя казак — ништо.
— Ох, куда хватил!
Тарас рассердился.
— А ты помолчи, не кудахтай, когда отец разговор держит. Чего перебиваешь?
Красотка, почуяв, что хозяин отпустил вожжи, свернула с дороги, стала щипать траву.
Тарас спохватился:
— Но–о! Дьявол старая!
Лошадь снова затрусила по дороге, а старик продолжал:
— Митыка-то наш среди иногородних в исполкоме, што белый лебедь среди гусей. Пока плавает наш Митька да голос свой подаёт, все будто хорошо, а вот как на перевыборах отстранят его от должности, так сразу все его военные заслуги забудутся. И думается мне, настанет такой день, когда придут к нам новые начальники из город чан и скажут: «Ну, Заводновы, хватит вам панствовать в домах под железными крышами. Дуйте-ка вы со своим барахлом в Хамселовку, в саманные мазанки, потому пора подошла с мужиками местами меняться!» Вот оно как могет обернуться!
Клавдия ахнула.
— Ой, боже ж ты мой! Ты, батя, хоть при чужих такое не ляпни. А то нашему Митьке из-за таких твоих слов моргать придётся перед людьми.
Тарас, приподнявшись на одно колено, хлестнул кобылу:
— Но, дьявол старая! Чего уши развесила?
Красотка рванулась вперёд и, смешно вскидывая зад, поскакала, не разбирая дороги. Из-под копыт во все стороны полетели комки сухого чернозёма.
Подпрыгивая на бричке, Клавдия ухватилась за кувшины и залилась смехом:
— Ты, папаня, на меня рассерчал,
Разъяренный Тарас обернулся и хлестнул дочь кнутом. А она, уткнувшись в мешок с хлебом, продолжала беззвучно. смеяться.
Сорвав зло на дочери и кобыле, Тарас успокоился.
Кобыла, завидев табор, сама свернула к нему.
Клавдия выпрямилась и радостно вскрикнула:
— Глякося, папаня, наши загоны пашут!
— А и впрямь наши! — обрадовался Тарас.
Нюра Заводнов а гнала гусей от речки. По–змеиному извивая длинные шеи, гусак и гусыня шипели на хозяйку, норовя повернуть своих гусят назад, к воде. Зеленовато–жёлтенькие гусятки тревожно попискивали и метались из стороны в сторону. Нюра покрикивала на них, махая длинной хворостинкой.
— Вот грех! Куда вас несёт нечистая сила! Теги! Теги домой!..
— Чевой-то ты гусей от речки заворачиваешь! — крикнула ей Даша Колесникова. Им же там приволье!
— Да гусыня весной у Ковалевых взята. Теперя она норовит увести на старый двор и гусака и гусят. Как выйдет на речку, так лугом к Ковалеву двору.
— Ишь ты! — засмеялась Дашка и стала помогать Нюрке загонять гогочущую стаю.
А глаза Дарьи так и скользили по Нюриному лицу. Уж очень Дашке хотелось поговорить.
— Вы што, с ТОЗом пашете? — спросила она.
— Угу! — буркнула Нюрка, заворачивая на тропку гусака.
— А мы своими силами вспахали. Уже почти отсеялись.
— А чего ж не в ТОЗе? Легче было б.
Дарья махнула рукой:
— Да ну его! И так соседи затюкали, што мы с Алешкой невенчанные живём. А в ТОЗ вступим, так один Илюха Бочарников со света сживёт.
— Да ну, что ты ерунду порешь! Будто на Илюху и управы нет! Просто боитесь прогадать…
— Может, и так, — согласилась Дашка.
Нюра со вздохом сообщила:
— Наши, Ковалевы, тоже против ТОЗов. Серчают на Митьку за то, что отца втянул в это дело.
Гуси вошли во двор, Нюра, прикрыв за ними калитку, уселась на срубленную акацию у забора.
— Ну, а что ещё в станице гуторят?
Дашка стала рассказывать разные новости и наконец подошла к главному, о чём ей не терпелось сообщить Нюрке.
— Мать Архипа-то… Может, слыхала ты? — И Дашка с любопытством заглянула в глаза подружке. Нюра пожала плечами.
— Ну? Чего мать Архипа?
А того, к бабке–знахарке ходила, от чёрных глаз отсушивала и теперь заставляет его жениться. И даже сама ему невесту подыскивает.
Нюрка слушала Дашку, покусывая губы. Потом вздохнула, махнула рукой.
— Если от меня отсушивали, так напрасно старались. Я его не неволю. Человек предполагает, а бог располагает. Получилось так, что ни ему, ни мне настоящей жизни нетути… Бог с ним! Нехай живёт, как хочет. А присушивать я его не присушивала.