Над Кубанью зори полыхают
Шрифт:
— Идем, идём!
В горнице Митрий коротко приказал:
— Одевайся!
— Што? — удивилась Нюра.
— Говорю, одевайся!
— Тю! Ты што, осатанел? Так я на ночь глядя и пойду куда-то!
— Да я ж тебя не к волкам зову! К твоим родителям в гости пойдём, у них и переночуем.
— Лугом пойдём? — спросила Нюра.
— Нет, станицей…
Нюра задумалась.
— Ну чего медлишь? Мне некогда ждать.
Митрий снял с вешалки юбку, кофту, разыскал платок и вытащил из-за двери
— Идем к тестю в гости, мамаша! — весело сказал Митрий. — Давно он меня звал!
— О господи, — охнула мать. — И чевой-то вы на ночь глядя, среди недели в гости собрались?
Нюра, подняв на скамеечку ногу, с досадой дёргала длинные шнурки.
— И кто такую моду удумал? Уж такие высокие голенища, такие высокие, до полуночи не зашнуруешь…
Митька молча опустился на одно колено перед Нюрой, отобрал у неё шнурки и начал сам зашнуровывать ботинки. Нюра покраснела: её поразило и тронуло внимание мужа.
— Вот новость! Што я, Митя, сама без рук, што ли?
Вошла Клава и зашипела:
— Подумаешь, барыня! Муж её обувает. Прямо представление, хоть билеты продавай!
Нюрка сразу повеселела. Не отвечая золовке, она кокетливо попросила:
— Ты гляди, ухажёр, шнурки не оборви! Ишь, как туго затягиваешь.
Митька поднял голову, и за долгое время впервые они улыбнулись друг другу.
Нюра вскинула на плечо винтовку мужа.
— Как? Гожусь я, Митя, в чоновцы? — спросила она.
— Годишься! —ответил Митя, любуясь женой.
Старый Тарас долго смотрел им вслед.
— Ну вот, был один ЧОН, а теперь стало два! — сказал он жене. А потом решил: — Пошли вместе, слава богу! Нехай вдвоём бандитов ловють. А то сами не знают, чего бесятся, а нам кусок в горло не лезет. — И, помолчав, добавил: — Чую я, што Митьке нашему сейчас в первую голову надо бояться свата Миколки. Кажется мне, што Нюрка наша штой-то знает… Ох, эти мне Ковалевы! Раньше по станице первыми людьми слыли, а теперь бояться их приходится.
Алена возразила мужу:
— Всех под одну гребёнку стричь нельзя: сват Микола один человек, а сват Костюха — другой. Карахтеры у них разные.
Поздний приход зятя с дочерью обрадовал и удивил родителей Нюрки. Костюха понимающе поглядел на дочь: днём он по секрету высказал ей свои догадки об участии брата Миколки в банде и сделал намёк на то, что бандиты могут Митьку жизни лишить.
Увидев на плече дочери винтовку, он сказал:
— Да вы с ружьём! Значит, защита и у нас дома будет, а то, окромя топора да вил, другой оружии нетути.
Митька усмехнулся:
— А у соседа, папаша, по–свойски разве нельзя занять обрезик?
Нюра поставила винтовку у дверей и стала развязывать шаль.
Тесть смутился.
—
А я думаю, папаша, банде в лесу делать нечего. Бандиты все по хатам живут. Вот как им свистнут, так каждый с печи да под стреху за обрезом.
Хлопотавшая у самовара тёща переглянулась с мужем. Тот по привычке поскрёб грудь под рубахой, произнёс:
— Может, и так, может, и не так. Чужая душа — потёмки.
Митька взял винтовку, приоткрыл дверь.
— Уходишь? — забеспокоилась Нюра.
— Не–е! Я к дяде Миколке мириться пойду.
Костюшка, присевший до того на лавку, сорвался с места и торопливо стал надевать полушубок.
Ты, Митя, подожди! Мы с тобой вместе пойдём. Его, Миколки, может, и дома нетути, а собаку они на ночь спускают. Он у них такой волкодав…
— Как нету? Куда он в такую непогодь пойдёт. Вон и дождь накрапывает, и темь, хоть глаза выколи.
Костюха почесал затылок:
— Да повадился наш Миколка в карты играть. Как соберутся они целой компанией в нашей старой бане, так целую ночь в три листика режутся. Их бабы палками оттуда выгоняют.
— Ну што же, сходим в баню, коли дома не окажет* ся, — решил Митька, открывая дверь.
Когда тесть с зятем ушли, мать Нюры вдруг набросила на себя шаль.
— Ты, дочка, погляди за самоваром, а я к Гашке метнусь, чаю займу.
Нюра подсыпала в самовар угля и открыла поставец с посудой. Рядом с чайником стояла жестяная коробочка, в своё время купленная ещё дедом. Коробочка была до половины заполнена чаем.
Обеспокоенная Нюра тоже выбежала на крыльцо.
Когда глаза привыкли к темноте, Нюра увидела приникшую к забору мать. Она подошла к ней и шёпотом спросила:
— Ты чего тут?
— Слухаю.
— А слухаешь чего?
— Да как Гашка брешет отцу, куда ушёл её Миколка.
Нюра быстро скинула платок, освободив уши, прислушалась. Из соседнего двора слышался голос Гашки:
— Вот истинный бог! К фершалу пошёл Миколка, банки ставить. Поясницу ему просверлило.
— А чего он пешком пошёл с такой поясницей?
— Поехал, на линейке поехал. А я, дура, пошёл, говорю. Да тебе на што Миколка сдался?
— Ну ладно! А я думаю, он в бане в три листика играет. Хотел туда пойти в карты от скуки сыграть.
— Да ну–у! Нонче не до трёх листиков! Нонче Аркашка–попович налетит, так будет кое–кому «три листика».
Теперь Нюра разглядела Митрия. Он сидел на корточках у забора.
Костюшка, громко сморкаясь, пошёл к крыльцу своего дома. За ним метнулась жена.
— Заболел, заболел, — ворчал Костюшка. — Как бы ему эта болезнь боком не вышла.