Над Кубанью зори полыхают
Шрифт:
Отец ещё раз дёрнул себя за бороду, но морщины на лбу его разгладились, глаза повеселели: по всему видно было, что Мишкино ораторство не пропало даром.
Старик вздохнул и отвернулся. И будто не Мишке, а кому-то другому сказал:
— Делай што хочешь. Чую я, што отошла моя пора хозяиновать. — Потом, повернувшись к Мишке, вздохнул: — А жеребьёвка это дело такое, што, может, первым, а может, последним достанется пахать. А с опозданием посеешь, какие же это будут зеленя? Ох–хо–хо! Сначала ТОЗы, потом чертозы, а там, гляди,
Мишка засмеялся:
— А ты што, боишься под одним одеялом с соседками спать?
Отец заулыбался и махнул рукой:
— Куды там… Это ваше дело, молодое. — Он окинул сына острым взглядом и нахмурился. — Вот насчёт одеял заговорил, а мне в голову стукнуло: когда ж ты жениться будешь? У тебя, Мишка, невесты и не намечается.
— В ТОЗе вместе выберем, работящую.
Отец хмыкнул:
— Значит, на практике проверим?
— Во, во!
Рябцевы рано вернулись домой. Увидев хозяйку, Зорька весело замычала. Мать не решалась опросить, почему так рано приехали, хотя знала, что работы было не меньше чем на неделю.
Вечером Мишка забежал к Яшке–гармонисту. Яшка был теперь заведующим мельницей.
— Ты што, Яков! — поздоровавшись, начал наседать Мишка. — Землю будешь брать али на этой мельнице решил всю жисть свою положить?
— А как же? От земли я не отказывался.
— А пахать чем будешь?
Яшка почесал затылок.
— Надеюсь, что ты вспашешь.
— На чём?
Яшка засмеялся.
— Вот на чём, брат, это заковычка! Думаю я так: немного освобожусь я от этой проклятой мельницы и займусь земельным вопросом.
— Нет, ты всурьез или только языком брешешь?
— Да чего ты прискипаешься? Ну всурьез! — Яшка притворно вздохнул. — Жениться вот надо! Без хозяйки как без головы.
Мишка согласно кивнул.
— Ты это насчёт Катьки? Катерина — баба хозяйственная, отчаянная. С такой ты, Яшка, не пропадёшь!
— А чего мне пропадать? Я и сам отчаянный.
— Ну так што, землю, значит, берёшь?
— Беру!
— Так пошли свататься! Я бы на твоём месте давно хозяйством обзавёлся! До каких пор бобылём будешь шататься?
Яшка, смеясь, натянул новые сапоги, смазал чуб коровьим маслом, надел будёновку и торжественно произнёс:
— Готов! Прошу покорнейше, товарищ Рябцев, быть моим сватом. Сначала обкрутим меня, потом тебя. Ох и найду ж я тебе бабу! Век будешь проклинать! Ну пошли.
— Пошли… Эх, была бы жива твоя Аксютка!
Яшка огрел его по спине.
— Не тревожь, Мишка, душу мою!
Друзья по пути захватили у Маврутки две бутылки самогона и направились к Дылевой балке.
Катерина во дворе в одной рубахе и широченном фартуке старательно мяла прошлогоднюю коноплю, недавно вымоченную в речке. От мялки во все стороны летела колкая кострыка, забиваясь в волосы и за пазуху.
Звякнула калитка, забрехали собаки. Катерина выпрямилась.
—
Во двор шагнули друзья–приятели. Мишка снял будёновку и, шутливо раскланиваясь, скороговоркой произнёс:
— Здорово дневали! Бог милости прислал! Прибыли бояре с далёкого края. У вас товар, у нас купец. Принимайте сватов, если замуж не раздумали выходить.
Катерина растерялась: уж Яшку с Мишкой нынче она никак не ожидала. Отодвинув мялку, она торопливс поправила волосы, сняла фартук и смущённо ответила:
— Невеста-то нынче не в хворме. Да и молода для выданья. Ишо годок думаю потерпеть. А вот купцам завсегда рада. Заходите, гости дорогие, коли не побрезгуете.
— Нет! — заупрямился Мишка. — Больно невеста тороплива! —И, повернувшись к Яшке, спросил: — Ну как, купец, сразу товар будем брать, с первого взгляду, аль поторгуемся?
Яшка непривычно смутился.
— Да будя! Чего ты мелешь! — произнёс он, ощупывая в кармане бутылки.
У Катерины потемнели глаза:
— Да што вы, и взаправду свататься пришли? — Она торопливо одёрнула подол рубахи, укрывая исцарапанные ноги.
Мишка развёл руками:
— Сама видишь, не в наших летах баловаться! Должно быть все честь честью, только вот свашки с нами нету, да ну её к дьяволу: ей ведь за это дело платок аль на платье, а у нас с дружком и на водку насилу наскреблось. Мы по–новому пришли свататься!
… Катерина ринулась в кладовку. Было слышно, как она загремела там умывальником.
Через несколько деньков Яшка с Мишкой побывали в исполкоме, комячейке, в сельхозбанке, и скоро в степи ярко запылал костёр большого табора, организованного в станице товарищества по совместной обработке земли. Рябцеву землю пахали первому. Отец Мишки радовался.
Сеяли не своей пшеницей, а сортовыми семенами, взятыми в общее пользование у кулаков.
Старик Рябцев долго мял пшеничку беззубыми дёснами.
— Вроде ничего! — приговаривал он. — Вроде ничего! Горчит только чегой-то!
— Дык зерно протравлено, папаша! А вы его в рот! — заметил Михаил. — Не отравились бы!
— У, сынок! — старик замахал руками. — Мое брюхо не дворянское, а бедняцкое. Оно любую отраву перемелет…
Но на всякий случай сплюнул.
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
Гарас Григорьевич Заводнов стонал, хватаясь за поясницу. Но на самом деле не поясница болела у старого казака — сердце разрывалось на части. После ссоры с сыном, опоров и уговоров Тарас сдался: Заводновы стали членами ТОЗа.
И вот теперь старый Тарас охал:
— До чего дожил! Землю вспахать сами не можем. Ох–хо–хо! Митька совсем от хозяйства откачнулся.
— Да ведь некогда ему хозяйством заниматься, — подала голос дочь Клавдия, с которой Тарас собирался ехать в поле.