Над Нейвой рекою идем эскадроном
Шрифт:
– Не могу. Как хотите, я не буду!
Тогда один из красноармейцев, выхватив шашку, зарубил повстанца…
Пешком по шпалам добрались до станции Ункурда [13] , где располагался штаб. Там узнали о гибели командира Бахтина. Другие отряды также понесли серьёзные потери и отступили с обороняемых рубежей. В штабе их встретил дядя Василий тем же вопросом, что и Роман:
– Это всё, что осталось от вашего отряда?
Швейцов рассказал ему о ходе боя и причине их отступления, не забыв похвалить его племянника. Комиссар согласился, что в
13
Ункурда – село в Нязепетровском районе. Находится в 40 км к юго-западу от Нязепетровска.
– Зря расстреляли языка, может, мы заставили бы его стать разговорчивее.
Вскоре на замену разгромленных частей Зомберга пришёл Первый горный полк, полностью укомплектованный бывалыми фронтовиками, а алапаевцев и других добровольцев через Верхний Уфалей [14] отправили в родные города на переформирование и отдых. Комиссара Федорахина вызвали в Екатеринбург, и Роман снова распрощался с дядей.
Глава 7
Великие князья: трагедия в Алапаевске
14
Верхний Уфалей – город, расположенный на севере Челябинской области, в 178 км от Челябинска.
В середине июля, когда войска сибирского правительства были на подступах к Тюмени, а Чешский корпус под командованием Сергея Николаевича Войцеховского подходил к Екатеринбургу, в Алапаевске неожиданно для местного большевистского руководства появился высокий гость. Появился инкогнито. Сразу с вокзала, никуда не заходя, он направился в ЧК, к председателю грозной организации и потребовал немедленно собрать совет общественной безопасности. И первый взял слово:
– … значит, в момент когда наши войска доблестно отстаивают завоевание революции, а контра повсеместно поднимает голову, ваши великие гости, – так, кажется, вы их величаете – оплот всей контрреволюции не только на Урале, а во всей стране, чувствуют себя комфортно и для всей белой сволочи служат знаменем в войне с нами! Нехорошо. Оппортунизмом пахнет у вас, товарищи! По решению партии, в связи с надвигающейся опасностью вы должны ликвидировать этот оплот гидры, и немедленно!
Товарищ Зофаров не говорил, а кричал, переходя на режущие слух истеричные ноты.
– Расстрелять?! – спросил Говырин.
– Стереть с лица земли, чтоб ничего от этой фамилии не осталось! – рявкнул высокий гость и уже спокойным голосом тихо добавил:
– Одновременно в Екатеринбурге принято решение ликвидировать Николая Романова с семьёй.
– Без суда и следствия, что ли? Даже нас в 1905-м судили за бунт, – тихо буркнул Соловьёв.
– Есть ли приказ Ленина? – спросил Говырин.
Побледневший военный комиссар города тихо проговорил:
– А, может, не выполнять этот приказ?
Приехавший заместитель Екатеринбургского совдепа, взвизгнув, снова сорвался на крик:
– О ваших загулах, позорящих имя коммуниста,
И, поднявшись, направился к двери, давая понять, что разговор окончен. Напоследок председатель городского совета крикнул:
– Мы что… мы готовы. Если партия сказала, мы всё сделаем.
За уходящим Зофаровым молча стали расходиться и алапаевские комиссары, причём лица их выражали совершенно разные, порой противоположные друг другу эмоции. Первым вышел насупленный Соловьёв, который за воротами чрезвычайки зло выругался:
– Пошли к чёрту! Пусть ищут кого-то другого, кто будет это исполнять…
Шёл с задумчивым лицом Говырин, печальным и растерянным казался инженер Родионов. Злым и решительным был Смольников. Не знал тогда комиссар Смольников, что и его самого ждёт та же участь, что и Великих гостей. И даже еще худшая, потому что его убьёт та самая власть, которую он защищал и готов был ради неё на всё. Даже на убийство беззащитных людей…
Утром 16 июля Николай Говырин по дороге в чрезвычайку, на пересечении улиц Пушкина и Вокзальной встретил Ефима Соловьёва с чемоданом.
– Куда это ты, Ефим, собрался, да ещё накануне такого дела?
– В Ирбит еду, учителя моего сына выручать. Того, что у нас раньше работал. А то ещё чрезвычайка, не разобравшись, расстреляет.
– Старик, – это была давняя подпольная кличка Соловьёва, – неужели нельзя туда командировать кого-нибудь другого? А то получается, что ты доброе дело едешь делать, а мы здесь злодейство совершаем? – с укоризной спросил Говырин.
– Я, Коля, уже высказался по этому поводу. Романовы, конечно, первые контры и эксплуататоры, но чтоб так… увольте! – сказал комиссар юстиции и пошагал к вокзалу, где уже надрывно загудел паровоз.
Вечером после молитвы Великий князь Сергей Михайлович, дядя императора Николая II, обратил внимание, что караул совсем незнакомый. Когда собрался раздеться, чтоб отойти ко сну, в дверь вдруг постучали. Вошли председатель чрезвычайки и инженер Родионов. При виде инженера Романов внешне успокоился, хотя какая-то смутная тревога продолжала сохраняться. Родионов объявил:
– В связи с грозящей городу опасностью от наступающих белогвардейцев, а также от возможного выступления местной буржуазии решено переправить вас в безопасное место.
В голосе инженера почувствовались неуверенность и испуг. «Всё становится ясным», – подумал Великий князь.
– У нас мало времени, поэтому на сборы даём полчаса. Возьмите с собой самое необходимое! – приказал председатель чрезвычайки.
И незваные гости удалились. Сергей Михайлович сейчас же постучался к Великой княгине Елизавете и после разрешения вошёл.
– Вот и всё, кончаются наши муки, большевики решили с нами кончать! Будем молиться, матушка, и, как Господь, взойдём на голгофу, – сказал Сергей Михайлович.