Над океаном

Смирнов Владимир

Палец на спуске, щека, сволочь, дрожит; что командир задумал? Четыреста метров... Ух, как люто свистит ветер в люке!..

Стрелок видит пульсирующее мигание в носу истребителя, судорожно ухмыляется:

— А-а, фриц, психуешь, падла; рано, рано...

Тускло светящиеся трассы-спирали, завиваясь шнурами, тянутся к нему, но, изгибаясь, уходят вбок и вниз, мелькая игрушечно-оранжевыми шариками.

— То-то... А вот сейчас будет в самый раз, ну, давай, иди сюда, иди — и я твой, если возьмешь, иди... — Он чуть ерзает,

напрягается, прижимая к плечу упор; ну, начали! Он плавно ведет спуск, выбирая слабину, сейчас родной ШКАС ударит в плечо отдачей — и тогда мы посмотрим, кто сколько... Что такое?!

Машину мягко встряхивает, свет гаснет; мелькнув, пропадают, как в дыму, истребители, пропадает солнце, и в наушниках чей-то торжествующий вскрик, и все покрывает хохот — капитан, запрокинув голову на бронеспинку, хохочет, размазывая по лицу пот; штурман медленно опускает голову и сидит, закрыв глаза и прижавшись щекой к плечевому упору пулеметов; а стрелок, задрав брови, изумленно глядит вверх, слушает оглушительный хохот в шлемофоне, кривится, фыркает, хихикает — сначала неуверенно, как икая, а потом смелей, уверенней — и тоже хохочет, откинувшись на подвесушку, а на щеках его и лбу багровые пятна будто медленно остывают.

Штурман поднимает голову, отталкивает пулеметы, щелкает предохранителем и настороженно вытаскивает из-под ноги смятый, сломанный планшет, ведет пальцем по целлулоиду, желтому и переломанному зигзагом. В наушниках раздается:

— Эй, штурман! Витек!

Штурман молчит, глядя на планшет.

— Эй, ты живой там? Или помер со страху?

— Планшет поломал, — сипло кашлянув, негромко отвечает штурман. — Жалко...

— Ты когда родился? Когда именины гуляешь? Штурман!

— Я в апреле! — счастливо кричит стрелок.

«Пешка» идет в наборе высоты, стремясь к верхней кромке тумана — спасшего их тумана.

— Врешь, сукин сын, сегодня!

— Се-го-дня! — вопит стрелок.

Штурман, сопя, извлекает порванную карту из-под целлулоида и с трудом, сглатывая слова, сипит:

— Еще домой дойти надо...

— Ты чего, ангину прихватил? — кричит капитан. — Дойдем! Мы теперь куда хошь дойдем! Ну, расчухался, навигатор? А сколько мы там всего... Резвились?

Штурман медленно, не веря себе, шевелит сухими губами:

— Ребята, а ведь... Шесть минут. Всего. Шесть...

— Ну да?! — изумляется капитан. — Я думал, минут пятнадцать.

— А я так думал — поседею! — радостно сообщает стрелок. — Полжизни прожил, ей-ей!

— Ты давай штурвал держи, — оживает штурман. — Разорались...

Он потер лицо, глубоко, прерывисто вздохнул и включил РПК-10 [9] ; стрелка-лопаточка РПК, крутнувшись в будто тесном ей секторе, легла в правую его половинку; штурман поглядел в карту, покосился на шкалу РПК и негромко приказал:

9

РПК-10 —

радиополукомпас.

— Ворочай вправо почти двадцать градусов. Еще... Стоп, хорошо.

Стрелка, следуя движению самолета, послушно передвинулась на отметку «0», показывая направление на родной аэродром.

Штурман включился в связь и тихо, словно боясь еще чего-то, позвал:

— Стрелок, дай мне «Ладогу». Стрелок!

— Момент... — В наушниках щелкнуло. — Есть «Ладога».

— «Ладога», — все так же негромко вызвал штурман, — «Ладога», я «Урал Десятый». Связь?

— «Урал-десять», я «Ладога», слушаю тебя, — отозвался с готовностью чистый женский голос.

— «Ладога», я прошу «Прибой». Дайте мне мой «Прибой». — И штурман потер отчего-то занемевшие щеки перчаткой.

— «Урал-десять», ваш «Прибой» — девяносто шесть, повторяю, девяносто шесть градусов. Как понял?

— Понял, девяносто шесть. Спасибо.

Командир нажал кнопку связи:

— «Ладога», я «Десятый Урал». Спасибо, родная. Выручила.

— Идите, мальчики, идите домой, — слышно дрогнув, сказал тот же голос. И дрогнули руки у командира, штурмана, стрелка. — Возвращайтесь, всегда возвращайтесь...

— Э-э-эк!.. — странно крякнул штурман и сердито сказал: — Командир! Поставь наконец постоянную скорость и смотри за ней — ведь невозможно работать!

Капитан, протянув руку через плечо, не глядя, сунул сидящему справа за его спиной штурману латунную самодельную зажигалку из пулеметного патрона:

— Курни, успокойся, я разрешаю, а то ты нас приведешь... Только пару затяжек!

А туман вроде светлел — они вышли к его верхней кромке...

 

...— Товарищ генерал!

Он очнулся.

— Кучеров... Пятьдесят третий на связи, товарищ генерал. Приемку топлива закончил. Следует в точку рандеву с караваном.

Он отшвырнул давно погасшую, ставшую волглой сигарету и шагнул в дверь КДП.

— ...на двенадцать тысяч, — быстро говорил Тагиев в микрофон. — Отработаете задачу, но ниже двух тысяч не ходить, повторяю, нижний предел — две тысячи! Сопровождение до точки с координатами... Затем выход на эшелон двенадцать, разворот на курс двадцать семь — и домой. Домой! Как понял?

— Нет! — жестко сказал генерал и подошел к планшету. — Поскольку они там, пройти поисково по... — Он повернулся к планшету, секунду раздумывал и ткнул пальцами, всей сжатой ладонью, в светящуюся сетку: — Здесь, здесь и здесь. Задача ясна?

Тагиев крутнулся с креслом, длинно посмотрел на генерала, перевел взгляд на Царева и ясно, отчетливо возразил:

— Они устали.

И это прозвучало как категорическое «нет».

— Да, — сказал генерал. — Они устали. Но это — две части одной работы.