Над океаном
Шрифт:
Внешне ничего не изменилось. Но всего лишь несколько секунд назад было столько мыслей, воспоминаний, слабостей и надежд! Теперь же все свелось к одному последнему рубежу — жизнь словно переломилась в грани, — к последнему броску, в котором все решится и который уже никому не дано изменить.
Никому не дано изменить?!
Посмотрим. Посмотрим!..
Телефон врезался в тишину КДП пожарным перезвоном. Тагиев сорвал трубку:
— Руково... Что? А, да. Да, он тут. — Тагиев протянул трубку Цареву и опять уставился сквозь стеклянный
— Толя, ты? — услышал Царев голос жены и бросил взгляд на часы: десять минут седьмого. Однако! — Толя, у нас тут, ну, дома, жена помощника Кучерова, Наташа Савченко.
Ольга Ивановна Царева, в ночном халате, только со сна, стояла на кухне у двери — дальше не хватило телефонного шнура — и старалась говорить тихо, потому что в соседней комнате спали дети. Наташа, кутаясь в какой-то то ли плащ, то ли халат, сидела на кухонном табурете у окна и необыкновенно внимательно смотрела, как закипает чайник.
— Да не Кучерова, а Савченко! Они в воздухе. Вот не удержалась, позвонила мне по-соседски. А когда пришла, я решила позвонить тебе. Ну какая разница как! Дозвонилась, и все. — Ольга Ивановна покосилась на Наталью и осторожно прикрыла поплотней дверь. — Она волнуется, Толик. Места себе не находит. Ну, тебе этого не понять... Наташа, милая, потрудись — возьми в серванте, слева, под стеклом, розеточки для варенья, только тихонько... Она на восьмом месяце, Анатолий! — Ольга Ивановна прикрыла трубку ладонью, хотя Наташа уже вышла, притворив за собой дверь. — Ей нельзя, вовсе нельзя волноваться. Там у вас как, все хорошо?
— Нормально! — сказал в трубке сердитый бас. — От кого вы узнали о... Ну, обо всем? От кого? Ты хоть понимаешь, что...
— Неважно. Все понимаю. Когда они вернутся?
— Когда вернутся.
— Когда они вернутся?
— Не знаю.
— Как не знаешь? Кто ж может тогда знать, кроме тебя?.. Проходи, Наташа, проходи, и заодно чайник, пожалуйста, сними — он уже устал, бедный...
В помещении КДП Царев стоял, сгорбившись и отвернувшись от генерала. Он изо всех сил сдерживался.
— Вы соображаете иногда, что делаете, хоть иногда?
Все сразу обернулись к нему. Он отрицательно помотал головой.
— Вы что, в детском садике? Или, может, думаете, что у нас тут детсад?..
— Посмотри в окно, Царев! И ты поймешь ее. И меня. Вы играете в храбрые мужчинские игры и не желаете ничего знать, кроме этих игр. А есть еще жизнь, реальная жизнь!
Царев поморщился. Как вовремя этот милый семейный разговор! У каждого своя правда...
— Но я действительно не знаю. Точно, во всяком случае. Точно никто не может знать.
Наташа старательно заваривала чай.
— «Не знаю»... А знаешь, что с ней и с ребенком может быть? Как не знаешь — у тебя же самого двое детей! Эх, мужики... Я зато знаю, слишком хорошо знаю. Когда они вернутся?
Царев уже терял терпение. Он знал, чем чреват такой разговор, и как формулируется на официальном
— Когда дело сделают. Не детское, не «мужчинское» — мужское дело. Чтоб вы спали спокойно, а не шастали по утрам! Все! И не смей сюда звонить! — Он грохнул трубку на рычаг и стал ждать разноса от генерала.
Генерал же, качнувшись на носках, негромко сказал, глядя мимо него:
— Жена?
— Так точно, — сумрачно ответил Царев.
— О чем речь? Почему звонок сюда?
— У помощника командира корабля, лейтенанта Савченко, жена беременна. Волнуется. Пришла к нам. К жене.
— Срок?
— Виноват.
— Срок, срок какой? Рожать скоро?
Царев помолчал, словно прикидывая, стоит ли отвечать.
— Восемь месяцев.
— Позвоните домой. Скажите что-нибудь успокаивающее.
— Отсюда?
— Почему ж нет? Жена же смогла, — не без сарказма сказал генерал.
— А что я скажу? — с вдруг прорвавшейся враждебностью, почти грубо спросил Царев. — Не проще ли было бы...
— Нет! — рявкнул генерал. — Не проще! Вы сами это только что сказали! А что теперь скажете — не знаю. Что хотите. Соврите, наконец. Что, никогда жене не врали?
— Слушаюсь! — зло ответил Царев и сорвал трубку: — «Беговой»! «Беговой», черт!.. Да. Сто двадцать пятый. Дайте мне...
В настороженной тиши квартиры резкий звонок будто взорвал кухню. Ольга Ивановна мгновенно схватила трубку. Наташа просыпала сахар мимо чашки; лицо ее, припухшее в беременности, побледнело, только на щеках выступили алые пятна.
— Оля! — донеслось из трубки. — Мне... Мне приказано позвонить и успокоить вас.
Ольга Ивановна молчала. Наташа чуть дрожащей рукой поднесла к губам чашку.
— Пока все идет планово. Где-то часа через...
В этот момент в трубке послышался далекий щелчок и чей-то гулкий и оттого хорошо слышный голос, хотя и говорили в помещении КДП, четко и бесстрастно сказал:
— Докладывает пост дальней связи. Радиосвязь с Пятьдесят третьим утеряна.
Ольга Ивановна тут же крепко прижала трубку к уху и зажала ее ладонью, но было поздно: Наташа, держа чашку на весу, стала медленно вставать, не замечая, как чашка наклонилась — больше, больше, как, звеня в тишине, по столу рассыпалась тонкая струйка чая; а Ольга Ивановна, отдернув руку от трубки, быстро заговорила, старательно перекрывая голоса в трубке:
— А, ну хорошо, Толя, значит, все в порядке, спасибо. Ну, до встречи, жду к... к обеду.
А на КДП разносился из динамиков тот голос:
— На вызовы Девять пятьдесят третий не отвечает. Центр «Озерный Первый» сообщил потерю радиоконтакта. На его запросы, запросы РЦ «Горностай» Полсотни третий не отвечает.
Генерал-майор стремительно крутанулся от планшета. Царев точно так же, как и его жена на другом конце провода, зажал трубку мгновенно взмокшей ладонью. В виски глухо ударилось сердце, откатилось назад, опять натужно ударило — и опять медленно откатилось.