Над океаном
Шрифт:
Царев поднял руку, глядя в тускло отсвечивающий фосфорной зеленью циферблат часов. Он старательно, стараясь быть разумно-спокойным, в который раз вспоминал технические подробности энергосистемы Ту-16, хотя в КДП находился уже который час инженер полка, и тут же был механик-приборист кучеровского корабля, и томился в ожидании техник по электрооборудованию; Царев вспоминал все параметры генераторов и возможности аккумуляторов, потребление питания бортовой сетью — основной и аварийной, высчитывал, прикидывал, что сумеет и чего не сумеет Кучеров на самом минимуме пилотажных приборов;
Сделано все, что можно было сделать. Сейчас их встретили и повели над туманом, над циклоном. Задача ориентировки на время решена; только что ведущий пары североморцев сообщил, что Кучеров «в порядке» — идет на одном движке и при этом устойчиво держит запредельную высоту — и что Кучеров «парень что надо».
Царев покачал головой — да, парень, похоже, действительно «что надо». Но дальше? Дальше что?
Когда они выйдут к повороту домой, североморцы их оставят: они идут в точном расчете топлива. Но суть не в этом. Главное в другом.
Дальше Кучеров окажется перед нерешаемой, безвыигрышной дилеммой: либо аварийно покидать машину, либо входить на снижении в непробиваемо-мощный туман практически без приборов. Насколько он знает Кучерова, тот выберет второй вариант. Но и в том, и в другом случае шансов... А-а, ч-черт!..
Он старательно, неизвестно на что надеясь, вспоминал, сколько работает аккумулятор. Да, все верно: только двадцать — двадцать пять минут, ну, тридцать от силы. Значит, Кучерову и его экипажу будет отведено лишь двадцать минут, двадцать немыслимо кратких минуточек на снижение, расчет и выполнение посадки. В сплошном, безнадежном тумане...
Царев поднял глаза.
Проклятый климат! Проклятая погода!
...— Ну и погодка, — засмеялась Татьяна, когда они решили сдать билеты. Час назад их рейс посадили, и дальше предстояло либо ждать, либо добираться «одиннадцатым номером». Моряк, как выяснилось, морской пограничник, командир сторожевого корабля, категорически заявил, что это может быть надолго, и посоветовал сейчас же сдать аэрофлотовские билеты и мчаться на вокзал — тогда они как раз успеют на вскоре уходящий удобный поезд.
— Нормальная погода! — отрезал он, — Вот когда вы увидите наши места... Сказка!
Она вздохнула:
— Уже сказка, Сережа, добрых половина суток сплошная сказка.
Он искоса глянул на нее:
— Ладно, пойдемте к кассе возврата. Я уже очередь занял. А то не успеем.
И когда они ехали в такси на вокзал, он, глядя на серые дома Задвинья, тускло поблескивающие в тумане, уверенно сказал:
— Смотрите, они серые? Да? Туман! Вернитесь сюда в солнечный день — и вы увидите. А вообще-то он, конечно, ждет вас. Такая погода — какие уж тут полеты... Вот хуже будет, если он летал и сидит где-нибудь на промежуточном. Вот эт будет да!..
...— Промежуточного не будет! — зло отрезал Кучеров штурману. — Один черт — везде эта дрянь! Значит, будем садиться дома. Там и стены свои, которые помогут. Когда начинаем снижение?
Машков
— Полагаю, через час десять можно начинать помалу.
Пара Ту-16 Краснознаменного Северного флота, развернув Кучерова на курс домой, легла в широкий разворот и, приветственно покачав крыльями, оставила его одного. Дальше он должен был идти один. Помочь они ему больше ничем не могли — могли лишь помешать. И с тем, что предстояло Кучерову, он должен был справиться сам.
Где-то глубоко внизу, под сомкнутым, плотным одеялом облачности, промелькнуло назад побережье материка. Дорога подходила к концу. Но каждый из шестерых знал, что теперь начинается самое главное, самое трудное на их пути — не только пути сегодняшнем...
Они страшно, они невозможно устали. Кислородные маски, казалось, уже не помогали, а мешали дышать, давя на лица, вжимаясь в горло; металл переборок тяжко наваливался отовсюду; вроде пригнанное обмундирование стягивало плечи и грудь. Человеческая выносливость имеет свои пределы; хоть и заманчиво говорить о ее беспредельности, но это не так. Просто каждый раз, с каждым новым испытанием, человек их отодвигает, по рано или поздно предел все-таки наступает...
Кучеров вел корабль вдоль побережья над холодным, безучастным морем, изредка проглядываемым сквозь громадную толщу облаков. Он знал, что на экранах станций слежения и оповещения систем ПВО, на радарах гражданских авиадиспетчеров они пульсируют яркой звездочкой уже включенного автоматического сигнала SOS, и потому смело воспользовался правом терпящего бедствие. Но и поэтому же сейчас он шел один.
Минуту назад из плотного облачного покрова вынырнули, вырвались в мощном прыжке два стремительно-тяжелых, сутулых из-за непривычно горбатых толстых фюзеляжей шведских истребителя-перехватчика «Джет-37» «Вигген» и пристроились слева. Уравняв скорости, они пошли неподалеку, осторожно, постепенно приближаясь. Их темная, густо-зеленая с черно-стальными и коричневыми пятнами, камуфляжная окраска отчетливо выделялась на фоне серых облаков внизу.
Ведущий пары резко качнулся и, прижавшись вплотную, показал Кучерову за прозрачным выпуклым фонарем кольцо из сложенных пальцев: «О’кэй! Порядок!» Кучеров усиленно закивал и помахал рукой. Кажется, шведский летчик улыбнулся. Его бледное лицо отчетливо виднелось под срезом черно поблескивающего шлема-каски.
«Неужели, — подумал Кучеров, — люди, чтоб поверить друг другу, должны поверить в чужую беду, в беду другого? Неужели только этому все мы научились за две тысячи лет? Обидно. Стыдно и обидно...»
Шведы вновь отошли в сторону и вышли вперед, стараясь держаться в сторонке, — чтоб не зацепить спутными струями советский самолет, как с благодарностью понял Кучеров. Золотые короны, сияя маленькими солнышками, ярко светились в голубом чистом поле их опознавательных знаков.
Но вскоре они оба размашисто покачали крыльями и, гусарски лихо врубив форсаж, дымными стрелами рванулись куда-то вверх и растаяли в небе. А Кучеров вновь остался в одиночестве — Кучеров и неразделимый с ним экипаж. Один в бескрайнем небе.