Над океаном
Шрифт:
Анатолий молчал. Он думал.
Полковник сумрачно глядел в черный прямоугольник окна. А чего там можно увидеть? Оно ж закрыто светомаскировкой; черное — оно черное и есть.
Синоптик этот вертел что-то пальцами в кармане кителя и, склонив к плечу розовую, сытую морду, разглядывал карту, как-то по-детски выпячивая толстые губы. «Хотя, чего это я на него — «морда» и так далее? Он-то ничем не виноват. А что при хорошем здоровье — так что ж... А так парень как парень — наверное, добродушный, дружелюбный мужик... Ну что, что, что же делать-то?!»
— Ладно,
Синоптик поглядел на полковника, на Анатолия и вздохнул:
— Лететь, полагаю, не стоит. Можете проскочить, конечно. Но, с другой стороны, обязан предупредить, что это все, может быть, на сутки, а может, на неделю. Такая ситуация.
«Сказано же тебе русским языком — нельзя! Так. Ну, а если не неделя, а месяц? Если на месяц тут присохнем?»
Полковник резко повернулся к Анатолию:
— Ну?
— Я понимаю, — неуверенно сказал Анатолий, — Но, если позволите, я все же поговорю с ребятами. Я понимаю, что это, так сказать, не совсем уставно. Но им же тоже лететь, не мне одному.
— Ага! — сказал полковник не то удовлетворенно, не то зло. — А ты, надо понимать, уже настропалился лететь?
— Не скажу, что у меня асы, товарищ полковник. Но все ребята с опытом. С налетом — пусть и не на «яках». Это дело всем решать надо.
Полковник пососал бритую верхнюю губу. Губа была здорово покусана. «Видать, не сладко ему тут. Должность-то у него — не приведи господи. Но что же он скажет мне? Ведь за все решает он и отвечает за все — тоже. Стоит вот, думает. А чего думать, ведь кто-нибудь гробанется на взлете или маршруте — по его старой шее отдача ударит. Да так ударит, что он уж и не встанет. Думает...»
— Добро, старлейт. Уставы уставами, а лететь действительно вам. То есть им. Всем. Вам и биться, что боже упаси. Ну, значит, и решать. Все понимаю. Только быстро. Где они, твои «не асы»?
— Да тут, рядом. Курят...
— Маются, значит... — Полковник хмыкнул. — А ты куришь?
— Нет, товарищ полковник.
— Бросил?
— Не курил совсем.
— Ух ты, какой... Правильный.
— Нет, товарищ полковник. Я карел.
— Ну и что?
— У нас строгость в домах. Батя вожжами дрался.
— Вожжами... И я не курю! И не курил никогда. Пятнадцать минут мало, коллега по некурению?
— Хватит. Разрешите?..
...Ребята помолчали, как положено. Пару минут подымили, сосредоточенно созерцая папиросный дым. Потом Коломиец негромко заметил:
— Мужики, мы ж воюем. Война-то ведь не кончилась еще. А?
Гадлевский быстро возразил:
— А в грозу вляпаемся?
Бикмаев блеснул татарскими глазами-щелками:
— А зачем тебя учили?!
Постышев раздумчиво протянул:
— Кабы одна гроза...
Чернюк пробормотал:
— Это кого жена с детьми не ждет — тому гроза...
Мул сплюнул табачинку, попавшую на язык:
— Бросьте, мужики. Не в такие
Полканов отшвырнул папироску кому-то под каблук и резюмировал:
— Короче. Летим, командир. Дуй к начальству...
В три часа ночи пошел дождь. Сильный. Не пошел даже, а хлынул. Толик услыхал сквозь тяжелый, без сновидений сон его хлесткие удары об оконные стекла — но, не успев даже расстроиться, вновь провалился в забытье.
Где-то к рассвету дождь утих. Летчики беззлобно, по укоренившейся традиции ругая «везуху», небо, дождь, метеорологию (как положено!), шлепали по лужам к самолетам. Рассветные последождевые тучи, тяжело уползая за край леса, розовели низко и благодушно.
Самолеты стояли, влажно блестя полировкой. Скоро в этих отполированных лоснящихся плоскостях появятся вмятины, задиры, пробоины, ожоги... А на крыле каждой машины — тряпка, вытереть ноги. Ай да технари!
Толя не спеша вытер о тряпку сапоги, сказал «спасибо» одобрительно улыбнувшемуся молодому технику-сержанту и забрался в кабину. Он должен взлетать первым. Он должен взлететь первым, а полосу совсем развезло.
Ладно. Не первый год замужем, рассеянно думал Толик, аккуратно и быстро готовя к запуску машину. Только бы направление выдержать на разбеге. Самое главное — это направление. Полосы, надо думать, хватит, даже при такой грязи. Правда, машина перегружена бензином...
Он на секунду представил себе, как на взлете не удерживает направление (скользко!), сходит с полосы, от мгновенной боковой нагрузки летит шасси, машина на разгоне, на полном газу грохается пузом — полными баками! — о землю и!.. Он зажмурился и помотал головой, словно гигантское оранжевое пламя взрыва уже жгуче опалило его глаза.
Он включился в связь. Все как обычно. Только яблоко вот мешает. Здоровенное яблоко. Он его на животе пристроил, под комбинезоном — больше ж некуда.
Толик доложил сухо, по форме, и попросил запуск.
— Запуск разрешаю, — так же сухо ответили наушники.
— Понял. К запуску! А-ат винта!
Мотор радостно взревел, прыгнули стрелки приборов. Толик прогнал двигатель на всех режимах. Полный порядок. Можно...
— Я «Кедр Первый». Запуск произвел. Все нормально. Заправка полная. Прошу выруливание.
— Разрешаю выруливание «Кедру Первому».
— Понял.
Ну, поехали. Ох, как же туго идет машина — и на газах, на газах. Та-ак, поворот — а, ч-черт, как заносит!
Самолет юзит по мокрой траве, по глине скользкой, как мыло. Тормозов нет, нет, нет, и потом неожиданно они схватывают, и машину тащит боком.
Опять поворот, тормознул — и опять занесло. Вот сейчас, прямо на выруливании, подломаться — во красота. Сраму-то, сраму не оберешься.
— Не дергай, — просипели наушники. — Не дергай тормозами. Куда ты торопишься? У тебя уйма времени...