Надежда Егоровна

Мусатов Алексей Иванович

— Нет, какой голос!.. Какой голос! — восхищался Федор Петрович. — Да в Москве за такой голос на руках носить будут!

Услышав, что дед прочит Варю на прииск, а мать собирается определить ее в домашние работницы к кому-нибудь из приискового начальства, Федор Петрович принялся убеждать их, что Варе непременно надо ехать в Москву, развивать свой голос.

— У нас, мил человек, свое дело, исконное — золотишко добывать, — возразил дед. — От тайги да прииска мы никуда.

В азарте спора с дедом и

матерью Вари Федор Петрович заявил, что он все берет на себя, все устроит — пусть только они отпустят с ним девушку.

Надежда Егоровна пыталась остановить мужа — зачем такая поспешность? Не лучше ли сначала выяснить все в Москве, потом вызвать Варю телеграммой?

Но Федор Петрович был неукротим. Он твердо верил, что это преступление — прятать в тайге такой самородок, как Варя.

Надежда Егоровна знала, что увлекшегося чем-нибудь мужа остановить невозможно, и махнула рукой.

Наконец Варя и сама объявила деду и матери, что она поедет в Москву:

— Дайте же мне человеком стать!

Мать поплакала, повздыхала и дала свое согласие.

Недели через две Звягинцевы собрались домой… Вместе с ними уезжала и Варя.

На прощание мать Вари по-женски припала к плечу Надежды Егоровны:

— Москва не ближний свет. Вы уж не бросьте дочку, коли ей худо придется.

Через несколько дней после приезда с Урала к Звягинцевым собрались гости. Уже по тому, как они были встречены хозяином дома, гости догадались, что он подготовил им интересный сюрприз. Когда-то с севера Федор Петрович привез с собой сказителя, из Бухары — цветистый ковер и дюжину пиал и заставил своих друзей пить чай по-узбекски, сидя на ковре, поджав ноги.

Не разочаровались гости и на этот раз: Варя хотя и смущалась, но пела хорошо, задушевно.

Гости не скупились на похвалы, пожимали Варе руки, поздравляли Федора Петровича со счастливой находкой, потом принялись обсуждать, куда лучше всего определить Варю: в хор Пятницкого, в ансамбль народной песни и пляски или в вокально-музыкальное училище.

Федор Петрович с довольным видом посматривал на гостей, был оживлен, словоохотлив.

— Видишь, мать моя, как Варю приняли! — не сдержал он своей радости перед женой. — Значит, есть еще и у меня вкус, есть!

Вскоре Федор Петрович повез Варю в Москву.

Прошел день, второй, третий. В доме было тихо. Никитка до позднего вечера пропадал в школе. Надежда Егоровна часто поглядывала на дорогу, не идет ли со станции Федор Петрович.

На пятый день вернулась Варя. По тому, как она тихо и неуверенно вошла в дом, Надежда Егоровна догадалась, что поездка кончилась неудачей.

— А Федор Петрович где?

— В Москве остался… Все обо мне хлопочет.

Дня через два возвратился и Федор Петрович. Был он сконфужен, раздосадован, старался не смотреть на жену.

— Черт

знает что! В ансамбле и без Вари в голосах избыток, в хоре Пятницкого нужны сопрано, а у Вари вроде как контральто. В музыкальном училище прием закончен. Да Варе и трудно: она даже семилетки не окончила.

Он ждал — вот-вот жена перебьет его: «Я же предупреждала, Федор», но она только грустно усмехнулась.

— Ты бы объяснила ей… — попросил Федор Петрович. — Пусть не волнуется… Я съезжу еще раз в Москву, попытаюсь…

Ночью Федора Петровича разбудил шум, шарканье ног, всхлипывание. Он поднялся и заглянул в кухню.

Варя сидела перед желтым баулом и кидала в него свои платья и кофты. Глаза у нее опухли от слез. Надежда Егоровна, в халатике, простоволосая, стояла рядом.

— Какая уж тут Москва!.. Ничего я не умею… Ничего не знаю… — всхлипывала Варя.

— Глупая ты, Варька, глупая…

— Знаю, глупая… Умная была б — училась бы… А то вот… Разве с такой головой примут куда-нибудь? Лучше я на Урал… на прииск.

— Ну вот и опять глупая! — Надежда Егоровна сняла полотенце, села рядом с Варей, вытерла ей мокрые глаза. — Ты меня можешь послушать?..

Федор Петрович прикрыл дверь, лег на кровать. За окном начало светать. На столе белела рукопись. Герои ее страниц, покинутые Федором Петровичем в полночь, вновь вставали в его воображении: они спорили, соперничали, радовались, грустили. И где-то между ними уже настойчиво протискивалась широкоскулая упрямая девушка с глубоким и чистым, как родничок, голосом. Она приезжала в Москву, училась, потом возвращалась в родные края и покоряла публику своим пением. Так ладно и уютно укладывалась в книгу судьба девушки с Урала.

А за стеной слышались сердитый шепот, всхлипывания…

Федор Петрович досадливо поморщился и закрылся одеялом.

Утром он с покаянным видом подошел к жене:

— Что ж, мамочка, не будем Варю удерживать… Дадим денег на дорогу… Матери письмо напишем… объясним…

— А зачем же Варе уезжать? — возразила Надежда Егоровна. — Я ее в помощницы беру… по хозяйству…

— В домработницы?! — удивленно и даже испуганно воскликнул Федор Петрович.

— Ты же сам настаивал, чтобы я взяла…

— Да, да! Но удобно ли? Варю призывали, так сказать, к священной жертве, на служение искусству — и вдруг… на кухню, стряпать. Анекдот же на весь город! Слухи пойдут, кривотолки. Да и девушка поди своенравная… может обидеться.

Надежда Егоровна загадочно усмехнулась:

— Положись на меня. Мы-то уж с Варей договоримся…

Федор Петрович хотел было что-то возразить, но, подумав, только пожал плечами: пожалуй, это даже и к лучшему. Можно не чувствовать себя виноватым перед Варей, да и жена наконец-то будет посвободнее.