Надежда
Шрифт:
Отец подал знак, и вся школа запела «Утро красит нежным светом...». Проходя мимо трибун, я, используя всю силу легких, кричала со всеми «Ура!». Гордая и счастливая, я шла рядом с Виктором. Сияло солнце. Ветер шуршал флагами и транспарантами, провозглашавшими мир, труд и братство всех добрых людей на земле. «Доброта спасет мир от бед, а любовь и красота сделают людей счастливыми», — вспомнила я слова бабушки, и праздничный день показался мне еще более радостным. И потекли строчки:
Шуршали флаги надо мной,
Как листья тополей...
С
ГЛУПЫЕ ФАНТАЗИИ
Родители с Колей в Обуховке. Бабушка спит. Я лежу в темной комнате на черном дерматиновом диване и нахожусь в заоблачном состоянии. Я не думаю о ком-то. Мечтаю вообще. «Вот появится в моей жизни человек: красивый, высокий, умный, удивительный, особенный. Я полюблю его до сумасшествия, буду его тенью, его вторым «я», стану для него всем. А если он разлюбит, у меня останется от него ребенок. Я увижу в нем моего любимого и тем буду счастлива».
Лежу, млею от собственных фантазий, восхищаюсь своей способностью к самопожертвованию. И вдруг почувствовала толчок в голову. «Что!? Безотцовщина? Он, мой любимый, радуется жизни, дружит с другими девочками, а я одна мучаюсь с ребенком? Я, конечно, все смогу вынести, но мой ребенок все время будет спрашивать об отце, ненавидеть меня, жалеть себя, мое и свое одиночество. Какое же радостное детство я устрою ему своей глупой любовью? За что ему такое? Он не должен отвечать за мою дурость!»
Я вскочила и сердито зашагала по комнате, размахивая руками, делая резкие повороты головой, будто желая увидеть виновника бед моего ребенка. Волосы на руках топорщились, как иголки. Я вмиг превратилась в сердитого ежика, готового уколоть всякого со мною не согласного. «Чего захотел? Фигу тебе! — бесилась я, ощетинившись, сжимая кулаки, с желанием напасть на невидимого врага, завлекшего меня в сети зла и обмана. — Дура ненормальная! Куда занесло! Откуда в башке такая ахинея? Я же не увлекалась чтением взрослых книжек про любовь. Да и та любовь, что встречалась мне в книгах, не трогала меня. Неужели такая глупость могла быть уже записана в моей голове? Зачем? Ну, уж нет! Никакая любовь к мужчине не стоит слез моего ребенка! Он должен знать обоих родителей. И я сделаю все, чтобы он был счастлив! Я не лишу его детства! И замуж не пойду раньше двадцати двух лет. К этому возрасту, наверное, успею поумнеть».
Я никак не могла успокоиться. От раздражения и злости меня трясло. Я принялась колотить кулаками по дивану, повторяя: «Дура, дура, дура...» Наконец, мне стало немного легче, и я пошла на кухню, зажгла керосиновую лампу и принялась драить ножом стол. А что еще можно делать, когда за окном темень и нет другой физической работы — моего лекарства? Скребу стол, а сама продолжаю недоумевать: «Откуда возникают глупые мысли? Почему не умные?»
Вспомнился
«Дмитрий Федорович:
— Сережа, ты хоть содержание текста понял?
Сережа:
— Лорелея бросилась со скалы, когда узнала, что любимый погиб в море.
Валька Потанов воскликнул тогда с места:
— Какие женщины раньше были!
Дмитрий Федорович усмехнулся:
— А какие мужчины были!
Мы тогда переглянулись с Валей Кискиной. Я поняла, что она тоже хочет так любить. И я тут же задумалась: «А сможет ли Он полюбить меня так же самозабвенно? Но самопожертвование не предполагает жертв со стороны другого человека. Может, оно свойственно только женщинам?.. Странно. Я еще не любила по-взрослому, а у меня в мозгу уже сидит: «Ради любви к нему я готова...» А Он готов? А если нет? Любовь имеет смысл, если не взаимна?»
Оглядела класс и поняла, что слова Дмитрия Федоровича задели многих из нас. И Вовка Стародумцев, и Вовка Корнев сидели задумчивыми. Даже Колька по кличке Козел почувствовал, что шуточки здесь неуместны...»
Потом я все это забыла, а сегодня, видно, всплыло в сознании. Вот так, наверное, и записываются в голове фантазии про любовь: отдельными незначительными штрихами и фразами.
Теперь я думала про свои глупые мечты о сказочном любимом с грустью и иронией: «Еще одна... кому нужна любовь...» Нужна ли? Что может быть лучше счастливой детской влюбленности!
ПРИМАК
Сегодня утром услышала от бабушки страшную историю о дальних родственниках отца из села Ветренка. Два месяца назад их дом сгорел дотла. Огонь унес жизни родителей пятнадцатилетнего Васи (Василька). А теперь его женят на восемнадцатилетней Верочке.
К обеду в нашем дворе было полно народу. Родня приехала. Я тоже вышла на крыльцо посмотреть на жениха, а увидела среднего роста худенького мальчика. Мне хотелось назвать его юношей, но не получалось. Вася стоял, вцепившись обеими руками в дверцу палисадника. Его плотно сжатый рот неожиданно распахивался. Он хватал воздух и тут же подавлял готовые вырваться рыдания, отчего из груди доносились звуки, булькающие и хриплые.
Вдруг Вася заметался по двору, словно вырывался из чьих-то цепких рук. Его заносило то в один угол, то в другой. Казалось: он ничего не видел перед собой. Широкий костюм болтался на нем как на колу. Худая длинная шея надламывалась, когда он, затравленно блеснув глазами, резко опускал черную кудрявую голову. Глубокий сдавленный вздох сотрясал его тощие плечи, и он опять резко вскидывал голову. Смуглая кожа лица при этом натягивалась, подчеркивая впалые щеки, очерчивая острый подбородок и кадык.
Несчастье, одним днем раздавившее детство ребенка, не сделало его взрослым. Оно смяло его, наверное, очень нежную, не тронутую трудностями душу. В окружении малознакомой родни Вася чувствовал себя несчастнее всех на свете. Он отворачивался от жалостливых взглядов. В его черных глазах застыла боль. В нем боролись страх перед будущим и нежелание подчиняться чьей-то воле. Не по-деревенски обласканный, единственный ребенок в семье, он вдруг увидел жизнь совсем другую. Вернее он не знал ее раньше. Его мир — дружная семья, ребята с единственной улицы его деревни, школа в соседнем селе. И вдруг — один во всем свете, в большом незнакомом селе, и чужие люди решают его судьбу. Незнакомое доселе слово «примак» сегодня не в первый раз, как гвоздь, долбит ему голову.