Надежда
Шрифт:
— Ненормальный! Что наделал, гад?
В его глазах боль, страх, растерянность.
— Я не думал, что подставишь, ты же шутил, — испуганно, в полном раскаянии, с трудом выговаривая слова, бормотал Митя.
— А я не думал, что ты ударишь. Мы же шутили, — стонал Вадим.
Видно, шок прошел, и боль еще сильней навалилась на Вадика. Он отвернулся от Мити, присел на корточки и, закусив губу, заторможенно смотрел, как кровь течет на землю. Тут я пришел в себя, прижал две половинки пальца друга и замотал носовым платком. «Держи ладонь выше головы, потеря крови будет меньше. Ты уже и так побледнел», —
— Что дальше было? — спросила я озабоченно.
— Зашили.
— После операции палец нормально работает?
— Двигается. Только онемел. Боли не чувствует, — объяснил Виталик.
— А ребята дружат после этого?
— Конечно. Митяй же не нарочно. Недоразумение вышло. А вот со мной препротивный случай произошел. Видишь шрам? Давно это было. Я тогда в новую городскую школу перешел. А мне дедушка перочинный ножик подарил на день рождения. Я счастлив был, не представляешь как! Ведь самый что ни на есть настоящий! Наточил его на круге, сделался он как скальпель. Всюду с собой его носил. Ночью он под подушкой у меня лежал. Ну, конечно, и в школу принес. Так вот, хвалюсь я в коридоре перед новыми одноклассниками подарком, вытаскиваю по очереди то одно лезвие, то другое, а тут подходит старшеклассник Бирюков и спрашивает:
— Легко он у тебя раскрывается?
Ну, я отвечаю:
— Как маслом смазанный!
А он тут же:
— И ты все с ним можешь делать?
— Конечно, — говорю я с гордостью.
— А наполовину раскрытый ножик пальцем до конца раскрыть сможешь?
Я мгновенно отвечаю:
— Конечно! Пожалуйста!
И тут же нажимаю на лезвие. Кровь хлынула. До кости разрезал палец. Я вскрикнул. Одна из девочек в обморок упала. Я зло посмотрел в сторону обидчика. Понял, что сыграл он на моем азарте. На всю жизнь запомнил его подлость и довольную ухмылку. В третьем классе я тогда был.
— Мне среди детей гадов не встречалось, — говорю я.
— А тогда откуда у тебя на пальцах такие глубокие следы?
— Дрова люблю колоть. Ставлю одной рукой полено, а второй тут же топор заношу. Получается, что как бы одновременно я руку отвожу, и лезвие касается дерева. Мать ойкает. А я ей говорю: «Не кричите под руку, сбиваете с ритма». У нее нервы не выдерживают, и она уходит. А мне нравится ощущение четкости, скорости и уверенности. Огромное удовольствие получаю. А шрамы на пальцах потому, что поленья летят во все стороны. Я слежу, чтобы в лицо не попали, а если по рукам и ногам — не обращаю внимания. У меня на теле синяков не бывает, а ранки как на собаке заживают.
— По голове ни разу не попадало?
— По лбу раз досталось. Такую затрещину получила, даже искры из глаз посыпались!
— Больно было? — с сочувствием спросил Виталик.
— Да нет. Я только испугалась, что от матери влетит за неосторожность. Шишка вмиг вылезла с кулак.
— Что же не увернулась? — удивился Виталик.
— Заторопилась. Обычно колю дрова до тех пор, пока руки и ноги дрожать не начинают. Люблю такую усталость. Чувствую, что по-настоящему поработала. А в тот день ко мне подружка пришла. Я говорю ей:
— Вот сейчас доколю последний чурбак и пойдем гулять.
— Погуляли?
— Погуляли. Только утром, когда я вышла умываться, тишина на кухне наступила странная, все чай
— Что случилось?
А мать:
— Иди к зеркалу!
Я так и ахнула: вокруг глаз огромные фиолетовые круги. Я словно в черных очках. Представляешь? В первый момент рот от изумления открыла. Потом догадалась, откуда украшение. Самое обидное, что мать не поверила моему рассказу, все выясняла, с кем я подралась или еще в какую историю вляпалась. Я попусту никогда не дерусь, если только защищаю кого. А подружка сказала, что на лавочке сидела и ничего не видела. Не смогла я доказать свою правоту. Три дня на улицу не выходила. Даже к колодцу.
— А этот шрам откуда? — опять спросил Виталик.
Я рассмеялась и объяснила:
— Послали наш класс капусту рубить. Уже морозы приличные стояли. Земля под ногами колом. Струпьями застыли колеи на дорогах. Порубили мы капусты немного, а тут машина подошла, и мы занялись погрузкой. Кочаны огромнейшие! Куда там твоя голова! Кто докинет, кто нет. А потом и маленькие кочанчики разрешили кидать в машину. Ну, тут мы их, как мячики, с полным удовольствием швыряли. А они перелетали, и тем, кто по другую сторону борта стоял, доставалось. Если по спине — ничего. А по голове — больно. Я хотя и в старой отцовской шапке была, но от удара кочаном свалилась на землю и не сразу встала. Закружилась у меня голова. Ничего! Очнулась, и с еще большим энтузиазмом работала, только, конечно, остерегалась. Несладко по мозгам получать.
Машина уехала, и мы по следующему рядку взяли. Я работала ритмично: делаю шаг к кочану — раз, листья раздвигаю — два, удар топора — и головка отлетает — три. И опять: раз, два, три; раз, два, три. Все шло хорошо. Я вырвалась вперед и уже торжествовала, что первая закончу ряд, как вдруг из огромных листьев капусты мне в лицо брызнул сок. Глаза я инстинктивно закрыла, а топор остановить не смогла, только притормозила. Ну и полоснула по пальцу. Ритм меня подвел. На мое счастье, кость не задела.
— Ты совсем как мальчишка! — засмеялся Виталик.
— Мы же строимся, — объяснила я свои привычки.
— А девчоночьи дела умеешь?
— Конечно. Шить, вязать, вышивать по-всякому. На кружке «умелые руки» школьная вожатая всех научила. Только вышивание крестиком не выношу. Представляешь, бабушка заставляет часами сидеть за пяльцами. Я ей: «Бабушка, хочу почитать, не хлебом единым жив человек». А она мне: «Терпение вырабатывай, ты же девочка». Если спрячу книжку под пяльцы, бабушка укоризненно глядит. Мне стыдно, конечно. Я слушаюсь бабушку, жалею, хотя и считаю, что она не во всем права. Из-за бесконечных домашних дел ей приходится так рассуждать. Я бабушку больше всех на свете люблю.
— А я деда. Понимает он меня и поддерживает во всем, — сказал Виталик как-то особенно трогательно.
— Я все равно читаю по ночам. Зажгу пятилинейку и попадаю в другое жизненное пространство.
— А что такое пятилинейка? — не понял Виталик.
— Керосиновые лампы различаются по мощности света. Бывают еще десяти-, семилинейные.
— Почему у вас в селе голубей не видно? — поинтересовался Виталик.
— Не принято. Да и когда с ними возиться? Их городские от безделья заводят. Мы выращиваем только то, что на пользу семье и колхозу идет.