Надежда
Шрифт:
– Я помню! Про колобка и змея горыныча…я помню, как ты меня гладила по голове и рассказывала, как лиса колобок съела.
Анна приподняла дочь и прижала к себе, из глаз текли слёзы радости, она не помня себя бормотала только.
– Солнышко моё! Радость моя! Доченька родная! Дусенька…вспомнила маму свою?
Дуся нерешительно обняла Анну за шею и положила головку ей на плечо. Из окна комнаты на них смотрела вся заплаканная Мехринисо и улыбалась.
–
С вымазанными в тесте руками, возле очага стояла Саломат хола и кончиком платка, свисающего с головы, вытирала глаза от слёз. С работы пришёл Собиржон, сын Саломат хола и Кодиржон акя, он работал разнорабочим на заводе Октябрьской революции. Наконец закончив дело, домой зашёл и Кодиржон акя. Решили все вместе, просто попить чай. Эту ночь, Анна спала вместе с Дусей, крепко её обняв, а когда проснулась, то не увидела ни дочь, ни Мехринисо. Анна в панике выскочила во двор. Саломат хола пекла лепёшки в тандыре, Мархамат ставила самовар, подбрасывая в трубу кусочки спиленного дерева, уголь достать было сложно.
– А где Дуся и Мехринисо – с волнением спросила Анна.
Саломат хола посмотрела на Анну и вытирая мокрый лоб от жаркого тандыра, громко сказала.
– Они в магазин пошли. Мехринисо захотела Дусе на дорогу конфет и печенья купить. Скоро вернуться, не волнуйся дочка. Умывайся, сейчас чай будем пить с горячими лепешками.
Анна свободно вздохнув, подошла к арыку, умыться. Когда все сели за стол, самовар наконец закипел и чай заварили, с магазина вернулись Мехринисо с Дусей. Со счастливой улыбкой, девочка села на тапчан и показала сладости, которые ей купила опажон.
– Вот вечером в поезд сядешь и поедешь далеко, далеко, там и поешь свои сладости и маму свою угостишь – гладя Дусю по голове, сказала Саломат хола.
Часов в семь, пришёл с работы Собиржон, на ужин приготовили плов на дорожку, все быстро поужинали, надо было ехать на вокзал, последние автобусы ходили в восемь тридцать часов вечера, надо было успеть. Мехринисо вынесла большой узел, куда сложила вещи Дуси и поставила на тапчан. Саломат хола сложила шесть лепёшек на скатерть, рядом в алюминиевой кастрюле положила пожаренную картошку с кусочками мяса и в косушке плов.
– Ночью проголодаетесь, плов поедите. А картошка на завтра останется. Вот ещё в банке кислое молоко, с ним жажды не будет, ну и яблочек со своего сада – сказала она, всё заворачивая в скатерть.
Бумажный пакет со сладостями, Дуся решила нести сама и не выпускала из рук. Собиржон должен был проводить Анну с дочерью, до вокзала.
– Ну что…давайте прощаться, не то на автобус опоздаете. Лучше на вокзале часик переждать – сказала Саломат хола, крепко обнимая Анну и Дусю, расцеловав их в обе щёчки.
Мехринисо сдерживалась, чтобы не расплакаться.
– Анна, обещайте следующим летом приехать к
Анна прижавшись к ней, сказала.
– Конечно родная моя. Куда ещё мы можем поехать, как не в родной для нас дом? Потом Мехринисо обняла Дусю и целуя её тихо ей говорила.
– Помни всё чему я тебя учила дочка. К чистоте и честности, доброте и меньше говорить, больше слушать – последнюю фразу вместе с ней сказала и Дуся.
И они обе рассмеялись. Дуся крепко обняла за шею Кодиржон акя и поцеловав его, сказала.
– Я так Вас люблю бобо.
От чего у мужчины заблестели слёзы на глазах, но переборов себя, он сказал.
– Я тоже тебя люблю дочка.
Говорили они на узбекском языке. Очередь подошла и Мархамат прощаться.
– Кеное, желаю, чтобы у Вас родился хорошенький мальчик – сказала Дуся погладив немного выступивший животик невестки.
Мархамат смутившись, поцеловала быстро Дусю, попрощалась с Анной и убежала в дом. Все вышли за калитку и помахивая на прощанье руками, смотрели вслед уходящей в темноту Дусе. Анна и Дуся тоже помахали руками в ответ и растворились в вечерней темноте улочек.
Собиржон проводил Анну и Дусю до самого вокзала, как наказал отец. Там парень попрощался с ними и успев на последний автобус доехал до Урды. А до дома ещё, ой как далеко. Автобусов не видно, Собиржон оглядываясь назад, пошёл пешком. Было совсем темно и ничего не видно.
– Что ж, так к раннему утру, сразу на работу и дойду – прошептал Собиржон, как услышал позади себя фырканье лошади.
Парень обернулся и лишь успел чуть отойти в сторону, как перед ним возникла арба, запряжённая старой захудалой лошадкой.
– Собиржон? Ты что это так поздно здесь делаешь? – спросил пожилой мужчина, на узбекском языке, с тюбетейкой на голове и белым яхтаком, вместо рубашки.
– Ааа…это Вы Маматакя? Домой иду, автобусов нет, поздно уже. Гостей на вокзал проводил. За нашей Дусей мама из Ленинграда приезжала – отвечал Собиржон.
– Нашлась значит? Да, дела…а сколько Кодиржон ходил в облисполком? Сколько запросов оставлял? Надо же? Нашлась таки… А точно она, ну…мать Дуси? Ведь и ошибиться могли. А ты садись, вот на арбу садись, вместе то веселее будет ехать. Но! Но, давай! – восклицал, между разговором Маматака, сосед семьи Кодиржонакя из соседней махалли.
Собиржон дважды себя упрашивать не стал, подпрыгнув, он сел на край арбы и свесил ноги.
– Да нет, ошибки нет. Она и паспорт свой показала и метрику нашей Дуси. Даже старая фотокарточка Дуси есть у неё, где девочке года три наверное. Но узнать можно, по волосикам и глазкам. Мехринисо жалко, уж больно привязалась она к девочке – говорил Собиржон.