Надменный герцог

Рэндалл Рона

Шорох моих юбок привлек внимание Гарри. Подняв голову, он увидел, что я одета для прогулки, и обратился ко мне с доброй улыбкой, которая всегда появлялась на его лице в присутствии посторонних:

– Куда ты собралась, дорогая? Кататься в парке?

– Нет, за покупками. Хочу кое-что купить Пенелопе… Доброе утро, Саймон! Здесь, в Лондоне, мы редко видимся. Надеюсь, муж не слишком загружает вас делами.

– Саймон только что из замка, – весело ответил за него муж. – Он привез тебе весточку от Пенелопы.

Я

сбежала вниз по лестнице.

– Она просит, чтобы вы поскорее возвращались, верно, Дюваль?

Мне стало грустно.

– Расскажите, как дела в Фэрмайле, – попросила я.

– Как обычно, мэм.

– Что значит «как обычно»? Довольна ли Пенелопа? Как выглядит сад? Наверное, деревья все в цвету.

– Да, в цвету. А девочка кажется довольной, хотя и скучает по вам, – сказал Дюваль и торопливо откланялся.

Я порывисто повернулась к Гарри:

– Когда мы поедем в Фэрмайл?

– Ты действительно так хочешь вернуться?

– Да! Здешняя жизнь кажется мне чередой бесконечных удовольствий, которым предаются бездельники, и здесь никто не думает о других. Если я вернусь в замок, ни один человек не будет по мне скучать.

Он усмехнулся:

– Напротив. По тебе будут скучать как мужчины, так и женщины, но по разным причинам. Мужчинам жаль будет, что ты уехала, а женщины будут радоваться. – Он смерил меня лукавым взглядом и продолжил: – Вижу, ты не спрашиваешь почему.

– Потому что мне все равно. Уберите одну нарядную куклу, и ее тут же заменит другая.

– Ты становишься циничной.

– Я реалистка. Я смотрю правде в глаза. Если помнишь, однажды ты сказал то же самое.

– У тебя хорошая память.

– Ту сцену забыть нелегко.

– Жаль! У нас с тобой все могло бы сложиться по-другому, не подслушай ты наш разговор с матерью.

– По-моему, у нас все сложилось замечательно. Так, как ты хотел: бедный Юстас теперь верит, что его жена не была твоей любовницей, и не спрятал ее от тебя.

Он резко выпустил мою руку.

– Кажется, твоя карета подъехала. Наслаждайся покупками, бунтарка-златовласка, но, прошу тебя, не забывай, что отныне ты – герцогиня Квинсфордская!

– Пусть я и герцогиня, но я еще и человек!

– И женщина, – загадочно парировал он. Известие о возвращении в замок застало меня врасплох.

– Завтра прикажи своей горничной собирать вещи, – сказал Гарри как бы между прочим, когда мы вернулись после очередного ужина. – Утром мы уезжаем в Фэрмайл.

На обратном пути я завела речь о Пенелопе.

– Я хочу, чтобы она жила рядом с нами, а не в школьном крыле. Ей пора привыкать чувствовать себя частью семьи.

– Семьи? – иронически переспросил Гарри.

– Пусть, наконец, поймет, что ее любят.

– А сейчас она этого не чувствует?

– Нет. С ней обращаются просто как с твоей

воспитанницей.

– Она и есть моя воспитанница.

Я еле удержалась от резкого ответа. Мне хотелось напомнить ему его собственные слова. Не он ли говорил матери, что в жилах девочки течет кровь Квинсфордов?

– Ее положение неопределенно. Она не является членом семьи, но и не принадлежит к обслуге; она сидит между двух стульев. У нее есть крыша над головой, ее хорошо одевают и учат. Но никто не любит ее в истинном смысле слова.

– Я делаю для нее все, что могу, – нехотя ответил он.

– Значит, делаешь недостаточно. Она считает тебя кем-то вроде отдаленного божества: то обожает тебя, то ненавидит.

– Ненавидит?! – Он был искренне изумлен. – За что ей ненавидеть меня?

Я не могла сказать ему: потому что ты ее отец, но не признаешь ее; потому что ты просто выполняешь по отношению к ней свой долг, но не более того. Поэтому я ответила уклончиво:

– Ты, наверное, сам ответишь на свой вопрос.

Он некоторое время хмурился и молчал, а потом сказал:

– Если бы я не любил девочку, зачем бы я заботился о ней?

– Ты заботишься о ней, потому что любил ее мать. Ведь так, Гарри?

– Да, конечно.

– Ты расскажешь мне о ней?

– Когда-нибудь расскажу, – не сразу ответил он.

– Ведь меня поселили в ее комнатах? Там ее вещи, ее одежда…

– Да.

Сухим ответом он как бы закрыл тему, а мне хватило ума не приставать к нему с расспросами. Да я и не хотела ничего знать, так как вернулась ревность. Кем бы она ни была, ей досталось больше счастья, чем мне, его жене.

– Разве Пенелопа несчастна? – вдруг спросил он.

– Когда я приехала в замок, она была несчастна.

– Почему? Я даю ей все, что нужно ребенку ее возраста.

– Кроме общества сверстников. Она вынуждена была искать друзей среди прислуги; принимая во внимание все обстоятельства, ее нельзя винить. Я хочу все изменить. В конце концов, я ведь ее ма… то есть опекунша.

– Ты имеешь право делать с ней все, что считаешь нужным, до поры до времени.

– До поры до времени?

– У меня есть планы, касающиеся ее.

Я ждала, но больше он ничего не сказал. Наш разговор происходил во время долгого путешествия от станции к замку.

Когда впереди показались огромные башни, стоящие по обеим сторонам от парадных ворот, мною овладело восхитительное чувство. Я дома! Мы въехали в ворота; привратник снял шляпу, его жена и дочери присели. Я вспомнила, как ехала сюда в первый раз, и улыбнулась. Заметив мою улыбку, Гарри спросил:

– Оливия, что тебя рассмешило?

– Я вспомнила, как в первый раз въехала в эти ворота… Тогда мне показалось, будто я попала в заколдованное королевство, откуда нет возврата.