Надо – значит надо!
Шрифт:
Ножи и колоды, разумеется, не мелькают, а вот коньяк и, вполне возможно, сало появляются сразу после взлёта, вызывая ещё большее оживление. Мне никто ничего не предлагает, но я, собственно, и не претендую. Укладываюсь на трёх свободных местах. Края сидений немного врезаются в бока, но в принципе ничего. Жить можно. Я закрываю глаза и отрубаюсь.
В Оленегорске мы все остаёмся в салоне. Нам быстро доливают керосина, и самолёт снова взмывает ввысь. Члены экипажа раздают бумажные пакеты с сухим пайком.
После еды разговоры и веселье стихают, и все медленно погружаются в анабиоз. Некоторые следуют моему примеру, располагаясь на свободных рядах, а прочие стойко и практически несгибаемо продолжают сидеть в своих креслах. Я опять засыпаю.
Когда я просыпаюсь в салоне звучит громкий храп, который в соединении с гулом моторов превращается в грозное оружие. Я сажусь и разминаю затёкшую шею.
— Выспался? — раздаётся рядом голос Де Ниро.
— Вроде, — киваю я. — А вы?
— Ну, так… Вздремнул немного.
Он присаживается рядом со мной, в кресло у прохода.
— Как настроение?
— В принципе ничего, — пожимаю я плечами. — За исключением одной маленькой детали.
— И какой же? — щурится он. — А, я знаю, можешь не говорить. Тебя интересует цель поездки?
— Именно так. Мне кажется немного странным, что вы ещё не поделились со мной этой информацией.
— Поделюсь, — кивает он. — Это не специально так вышло, не думай.
— Не сомневаюсь, — киваю я.
— Вот и хорошо. Сейчас не буду говорить, но как только прилетим, сразу всё объясню.
— А что это за Немчинов? — интересуюсь я.
— Помощник, — пожимает плечами Де Ниро. — Мне ведь надо будет ещё с кубинскими коллегами пообщаться. По официальным вопросам.
Он улыбается и подмигивает.
— Понятно…
В этот момент к нам подходит член экипажа и наклоняется к Злобину.
— Товарищ генерал-майор, у нас небольшое осложнение.
— Что такое? — хмурится Злобин.
— Ветер. Встречный поток и довольно сильный.
— И что? Значит прилетим позднее, чем надо?
— Ну… да, если топлива хватит…
— Что значит, «если хватит»? — очень серьёзно спрашивает Де Ниро.
— У нас сейчас расход увеличен из-за встречного ветра. Если бы он стих или, ещё лучше, изменил направление, тогда точно хватило бы. Но сейчас может не хватить. А если ветер усилится, тогда точно не хватит. Без вариантов…
— И что в таком случае делать? У вас же есть план?
— В таком случае можно дозаправиться в Нассау.
— Так это же… Там ведь американская база…
— Так точно. У них есть аэродром.
— Нам, офицерам ты предлагаешь приземлиться на территории американской базы?
— Они нас заправляют
— Серьёзно? — злится Де Ниро. — А моя персона на территории американской базы — это тоже по-твоему не проблема?!
— Но других вариантов нет, товарищ генерал-майор…
— Есть другие варианты! Сбавляйте скорость, снижайте расход горючего и двигайте на Гавану. Никаких Нассау.
— Но это может быть единственным выходом, — качает головой лётчик.
— Отставить! Идём на Гавану!
21. Горсть земли родной на память
Лётчик мрачнеет, но больше ничего не говорит и уходит в кабину.
— Леонид Юрьевич немного странная ситуация, — чуть помолчав, замечаю я.
— В чём странность? — недовольно спрашивает он.
— Ну… даже и не знаю, как точнее описать… В том, например, что этот авиалайнер не приспособлен к посадке на воду. Да и, если ветер сильный, может быть волнение на поверхности.
— Нам это и не нужно, — отмахивается Злобин. — Знаю я эти штучки. Повадились в последнее время постоянно на дозаправку заходить.
— Так если объективные причины…
— Какие? Весь путь пролетели, а на пятьсот последних километров керосина не хватит?
— Так… практика дозаправок же не на пустом месте возникла, — пожимаю я плечами. — Не хотелось бы испытания проводить.
— Думаешь, я не знаю? Они тут помимо дозаправки торговлю мутят. Получают зелень наличными и «керосинят». Джинсы всякие, да прочее барахло.
— Слушайте, по мне так лучше пусть пилот в джинсах ходит, чем не долетев пары километров рухнуть в прибрежные воды. У вас же чувство самосохранения отлично работало всегда. Просто… если вы окажетесь правы и мы долетим, это не докажет автоматически, что лётчик врёт, поскольку на сто процентов никто не уверен. Но вот если мы ухнемся в океан, то… То всем будет безразлично, что вы оказались неправы. Давайте сядем и дозаправимся.
Странная упёртость, честно говоря, и причину её я не понимаю. Самолёт чуть снижается и скорость ощутимо падает.
— Леонид Юрьевич, на поверхности барашки. Приводнение простым не будет. Гляньте.
Я киваю в окно.
— Я уже приказ дал, — пожимает он плечами. — Зачем обсуждать? Ты сомнению подвергаешь мои способности принимать решения?
Твою мамочку. Охренеть… Это типа, чтобы себя большим начальником показать что ли?
— Как я могу подвергать сомнению то, что много раз видел причём в ситуациях совершенно критических?
Блин, если он выделывается, то не передо мной же…
— Леонид Юрьевич, прошу прощения, — подходит к нам генерал лётчик. — Извините, что отвлекаю, вы не могли бы со мной пройти на одну минуту буквально?