Надолго, может, навсегда
Шрифт:
Сосед хихикнул и уронил на пол что-то тяжелое. Потолок Климова дрогнул.
– Ты там поосторожнее, - сказал Климов, намыливая щеки.
– Для тебя это, быть может, и земля, а для меня - небо. Ты не продырявь его.
– Ты уже не обижаешься на меня?
– спросил сосед, перекатывая что-то на полу.
– Больно надо, - беззлобно огрызнулся Климов.
– На психов не обижаются.
Он неторопливо выбрился, плеснул в лицо одеколоном, поморщился и полез в холодильник. Хотелось есть. За окном светало. В стекло застучала синица. Осенние листья бесшумно падали вдоль прямоугольника
На работу он, конечно, опоздал. Ему сделали очередное замечание, он хмуро кивнул и обещал впредь так не поступать. Сослуживец по фамилии Терентьев подошел к столу, подышал в затылок, потом похлопал по плечу и спросил:
– Пьешь с горя, Климов? Помогает?
– Не пью, - ответил Климов.
– Не помогает.
– И чего ты так изводишься, старик? Я вот на третьей женат, двум первым алименты плачу да еще и налево бегаю. И ничего. Жив-здоров, и голова по утрам не болит. Может, тебе бабу найти? Люську из третьего отдела знаешь? Хочешь, сведу? Женился бы на ней, она б тебя быстро в норму привела. А пироги она стряпает! Ну, хочешь?
– Не надо, - сказал Климов, покраснев.
– Не люблю я пироги.
Потом его вызвал начальник, посадил рядом и протянул отчет, недавно законченный Климовым. На каждой странице были жирные пометки фломастером, перемежаемые восклицательными и вопросительными знаками.
– Вот видите, Климов, - вздохнул начальник и развел руками. Послушайте, не взять ли вам отпуск? Отдохнете от своих неурядиц, развлечетесь и, чем черт не шутит, может, наладите личную жизнь. Холостяком быть - штука не из легких. Вот почему вы сегодня без галстука? Рубашка грязная, брюки мятые. Вы уж не обижайтесь на меня, но у нас солидная организация, а вы ходите, простите, как бродяга.
– Можно, - сказал Климов.
– Можно и в отпуск. Я понимаю. Давайте. В самом деле. Съезжу куда-нибудь.
– Вот-вот, - обрадовался начальник.
– Езжайте, отдыхайте, хоть на юг, хоть на запад, хоть...
– Ясно. На все четыре стороны, значит. Выживаете, да? У меня горе, а вы меня выбрасываете?
– Ну, Кли-и-мов, - протянул начальник.
– Я вам добра желаю, а вы, как барышня, ей-Богу.
В последний день перед отпуском к нему опять подошел Терентьев.
– Старик, - сказал он.
– Это дело надо спрыснуть. Отпуск раз в году бывает. Если его не спрыснуть, он завянет. Я уж точно знаю. Маленький запойчик, а? Мы с тобой и две дамы? А?
– Да я не знаю, - смутился Климов.
– Я ведь не пью. Не нравится мне.
– Да никому это не нравится, - засмеялся Терентьев.
– Эх ты, птенчик! Всем противно, а пьют. Ничего не поделаешь, традиция. Надо чтить традиции. И Люську захватим. Послушай, баба на тебя глаз положила. Как узнала, что ты развелся, так сразу же начала о тебе информацию собирать. И то ее интересует, и это, и всякое такое. Все меня теребит, познакомь да познакомь. Ты не теряйся, не жениться же, в конце концов. Годочки, конечно, поджимают, а так ничего. Вполне годится.
– Для чего?
– не понял Климов.
– Да пироги печь, дурашка!
– захохотал Терентьев.
Климов никогда не любил рестораны с их громкой фальшивой музыкой,
С чувством обреченности он выпил первую рюмку, но легче от этого не стало. Еда была дурно приготовлена, за соседними столиками сидели краснолицые крикливые люди, оркестр играл из рук вон плохо, и Климов совсем затосковал. Он смотрел на тесный круг танцующих, на неверные движения их, нарочито веселые лица, показную разухабистость и лениво раздумывал о том, что все это больше похоже на котел, в котором варятся яркие, пустившие сок куски овощей и мяса. Его быстро затошнило от запахов, мельтешенья красок, музыки, от Терентьева, громко рассказывающего анекдоты, смеющихся женщин. Он встал и сказал:
– Я пойду, а?
Терентьев сильно дернул его за рукав и посадил на место.
– Люся, - сказал он, - наш друг скучает. К чему бы это?
Люся подсела ближе, наполнила рюмку, подцепила вилкой салат и, смеясь, заставила Климова выпить. А потом еще одну и еще.
– Ну вот, теперь другое дело, - сказал Терентьев, когда смолкла музыка и зал постепенно стал пустеть.
– Климов, мы пошли одеваться, а ты пока расплатись. Дай номерок, я возьму твое пальто. Да не падай, дурашка, держись прямо. А еще говорил, что пить не любит. Кто же не любит, дурачок?
И он снова рассмеялся.
Климова усадили на переднее сиденье такси, назвали адрес, с хохотом захлопнули дверцу, и он облегченно вздохнул, что наконец-то остался один и можно расслабиться и выдохнуть дурманящие пары и даже подремать немного, пока такси мягко катит по темным улицам города к его дому, уже почти родному и желанному. Но чьи-то горячие руки обняли его за шею, он вздрогнул и узнал Люсю.
– Нам по пути?
– спросил он, отстраняясь.
– Ну и шутник же ты, Климов, - шепнула она и поцеловала его в ухо.
Громко стуча каблуками по ночному коридорчику коммуналки, они зашли в его комнату, и Климов поспешно захлопнул дверь. Соседей он стеснялся.
– Тесно у меня, - сказал он извиняющимся тоном.
– А мне здесь нравится, - сказала Люся, напевая и снимая пальто.
– Чем меньше комната, тем ближе друг к другу.
Климов вздрогнул и с опаской взглянул на нее. Он не мог сказать, что она не нравится ему, просто она была чужой, а близкой могла быть только жена. Его жена и никто больше. Кроме нее, ему никогда не приходилось целовать другую женщину, и он заранее ежился, представляя себе, что сейчас, наверное, придется делать это, а бежать просто некуда, потому что дом у него один. Прямо в пальто он сел на диван и, спрятав голову в воротник, чуть не задремал.