Надолго, может, навсегда
Шрифт:
Климов увернулся. Буханка пролетела мимо и ударилась в стену.
– Не бросайся хлебом, дура! И оставь привычку бросаться чем попало.
– Конечно! Хлеб для тебя - это что попало! Ты ничего не ценишь. Белоручка!
Климов опешил. Люсина логика ошарашила его. Тогда он встал, подошел к ней и взглянул в лицо.
– Ну, что уставился, черт белоглазый?
– сказала она.
– Гляжу на тебя новыми глазами, - сказал Климов, ожидая, когда она сама увидит его другое лицо, и даже радуясь заранее ее растерянности.
–
– спросила Люся, нимало не удивляясь.
– Не нравится?
– А тебе?
– спросил Климов.
– Мое лицо тебе нравится?
– Лицо как лицо. Страшное и наглое. Отойди, не мешай дело делать.
– А ты близорукая, да? Посмотри на меня внимательнее.
– Ох, и надоел же ты мне!
– сказала Люся и ушла на кухню.
– Я ей надоел!
– сказал Климов двери.
– Нет, вы поглядите, я ей надоел! Пришла непрошено, ведет себя, как хозяйка, да еще и шпыняет меня, как мальчишку. Ну, не свинья ли?
– Свинья, - охотно согласился сосед.
– А ты не лезь в чужие дела!
– пригрозил Климов.
– И без тебя тошно.
– Должен же я с кем-то разговаривать, - возразил сосед.
– Мне, может, скучно.
– А ты полетай, - предложил Климов.
– За облаками. Там чудная погода. Только оденься потеплее и по сторонам гляди.
– Злопамятный ты, - вздохнул тот.
– Весь в меня. И не боишься совсем. Десять казней на тебя нашлю.
– Знаю твои казни. Тьму египетскую ты коротким замыканием заменишь, вместо саранчи клопов нашлешь, и все остальное так же. Не казни, а козни. Мельчает бог, ох мельчает! И в кого превратился? В склочного соседа по коммуналке. Позор!
– С кем не бывает, - скорбно сказал сосед.
– Все изменяется. На то и диалектика. Ты ведь тоже изменяешься.
– Самоутверждаюсь.
– Вот-вот. Самоутверждение у слабых людей всегда начинается с унижения других. На большее ты и не способен.
– Способен. Я буду драться. Хватит лежать и ныть в тряпочку.
– Ангел резвый, веселый, кудрявый, не пора ли мужчиною стать? неожиданно пропел фальцетом сосед.
– Не искажай цитаты, - сказал Климов.
– Ты сам хотел этого.
– Хотел, да расхотел. Ты ведь знаешь, я все назло делаю. Такой уж у меня характер.
– Сам же унижаешь других. Слабак ты, а не бог.
– Сосед я твой, - вздохнул тот.
– Всего-навсего. Сколько тебе об этом твердить? Заладил одно: бог да бог. Ты вот только помощи у меня просишь, а сам ни разу не поинтересовался, может, и я в ней нуждаюсь. Может, я старый, больной, одинокий? Может, у меня ревматизм застарелый и камни в почках? Может, мне стакан воды подать некому? Ты привык, что о тебе заботятся, а сам о других не умеешь. Поучись сначала, а потом уже самоутверждайся.
– Ты мне ничего о себе не рассказывал. Я помогу, если надо.
– А зачем обременять других своими бедами? У всех своего горя хватает. Ты лезешь со своим, а чужого не видишь и знать не хочешь. Нет,
– Ладно тебе, - махнул рукой Климов.
– Только ругать и умеешь.
– Был бы я твоей женой, - сказал сосед, - я бы тебя еще раз бросил. Только подальше и побольнее. Мне тебя не жалко.
– Тогда и мне тебя, - ответил Климов и включил погромче радио.
Вернулась Люся. Поставила на стол сковородку, уже успокоенная, улыбнулась Климову, попросила нарезать хлеб. Он поднял булку, обтер рукавом и сделал то, что просили.
– Почему ты всегда обижаешь меня?
– спросила она за едой.
– Ты сама начала первая.
– Ох, Климов, - вздохнула она.
– Конечно, всегда и во всем виновата я. Сколько мы с тобой живем - и всегда я.
– Три дня мы с тобой живем, - удивился Климов.
– Четыре, - поправила она.
– И не все ли равно, сколько. Главное, что ты невнимателен ко мне.
– А ты ко мне? Ты даже не заметила, что я изменился.
– Если бы, - усмехнулась Люся.
– Если бы ты изменился по отношению ко мне.
– Да ты посмотри на меня. Посмотри. Разве я похож на себя?
– К сожалению, Климов, - сказала Люся, бросив беглый взгляд.
– А ты хочешь, чтобы я походил на знаменитого артиста?
Климов ощупал лицо. Ощущение текучести не уходило, просто он постепенно привыкал к нему. Он развернул зеркало и увидел, что так оно и есть. Лицо было его и не его одновременно. Он погрозил зеркалу кулаком и прошептал: "Разобью!" Достал фотографии и протянул Люсе.
– Ты просила. Сравни сама. Это я, каким был год назад.
– Какая противная, - сказала Люся и отложила фотографии.
– Нос кверху, губы поджала, глаза злые. И как ты с ней жил?
Климов обиделся за свою жену и хотел было сказать, что она намного лучше Люси, но пересилил себя.
– А я? Ты на меня посмотри. Разве похож?
– Конечно, похож. Ну, страшным был, сейчас немного похорошел, не все ли равно? Это тебя жена так затюкала. Разве главное во внешности?
Сосед наверху захихикал. Климов снова подошел к зеркалу и недоверчиво потрогал текучие формы лица.
– Что это тебе в голову пришло, Климов?
– спросила Люся.
– Ты, как красная девица, в зеркало таращишься. Уж не влюбился ли?
– Влюбился, - буркнул Климов, садясь на место.
– В тебя влюбился.
– Нужна мне твоя любовь!
– пренебрежительно сказала Люся.
– Интересно!
– удивился Климов.
– Что же ты хочешь от меня?
– Заботу и уважение, - сказала Люся.
– Если мы полюбим друг друга, то будем напрасно мучиться. Я очень любила своего Колю и что же хорошего видела? Сначала мучилась, что он меня не любит, потом из-за ревности, а потом уж, очень долго, из-за того, что он погиб. Если бы я не любила его так сильно, то мне жилось бы легче. Очень просто.