Надвигающийся шторм
Шрифт:
Она не хотела даже думать об этом. Мысль, что последние слова, которые они сказали друг другу, вызваны злостью и гневом, не давала ей покоя. И что она так все испортила, что Сайлас уже не сможет смотреть на нее по-прежнему. А ей, возможно, никогда не представится шанс загладить свою вину перед ним.
Амелия никак не могла забыть последний разговор с братом. Он произошел два дня назад, за день до Саммита Процветания. Они с Сайласом отдыхали в шезлонгах на пляже, потягивая маргариту и глядя на белый песок и сверкающие
Пот струйками стекал по ее шее. Вокруг них люди болтали, дремали или наслаждались массажем в своих кабинках. Между шезлонгами сновали сервисные боты, предлагая гостям охлажденные фруктовые шашлычки и замороженные напитки. Маленькие дети резвились на берегу, плескаясь в ласковых волнах. Но Амелия не могла сосредоточиться на рае перед ней.
— Мы можем поговорить? — спросила она. — Такое ощущение, что ты избегаешь меня всю неделю.
Сайлас еще больше ссутулился в своем шезлонге.
— Все потому, что я и правда избегал тебя всю неделю.
Она ненавидела это чувство разделения, словно между ними стояла стена, а не менее фута пустого пространства.
— Не веди себя так. Сайлас, пожалуйста.
— Чего ты хочешь?
«Я хочу вернуть своего брата». Резкие слова Сайласа, сказанные в начале недели, эхом отдавались в ее памяти. Когда-то они были так близки. Им не требовалось обмениваться словами, чтобы понять, о чем думает другой.
Амелия взяла водонепроницаемый футляр, в который мама положила лекарства, и обернула ремешок вокруг запястья. Встав, она протянула руку.
— Прогуляешься со мной?
— Как хочешь. — Сайлас поднялся на ноги. — Пошевеливайся. Этот шезлонг уже зовет меня обратно.
Она последовала за ним к берегу.
— Могу я тебя кое о чем спросить?
Он поднял брови в своей саркастической, легкомысленной манере.
— Ты уже спрашиваешь.
Мягкий белый песок приятно пружинил между пальцами ног. Перед ними простиралась миля девственного пляжа, пальмы и заросли джунглей с одной стороны, ласковое бирюзовое море — с другой. Она могла бы прожить остаток жизни в таком месте. Так спокойно, без ожиданий и требований, без стресса и тревоги, от которых у нее постоянно крутило живот.
— Почему ты бросил ховер-хоккей?
— Потому что я так захотел. Тебе стоит как-нибудь тоже попробовать.
— А как же отец?
Сайлас нахмурился.
— А что с ним?
— Он расстроен.
— Мне наплевать.
— Как ты можешь так говорить? — Ее грудь сжалась. То, как отец смотрел на Сайласа, с каким презрением и пренебрежением во взгляде, если он вообще удосуживался смотреть на сына. — Он ведет себя так, будто тебя не существует.
— Хорошо.
— Но ты же несерьезно.
На мгновение Сайлас замолчал. Звуки смеющихся детей и крики чаек наполнили воздух.
— Я закончил, Амелия. И ты тоже должна.
— С чем?
Он раздраженно
— Не будь тупицей. Тебе не идет.
— Пожалуйста, не будь таким.
— Просто остановись. Перестань быть слабой и покорной как мама. Это жалко. Перестань зависеть от каждого его слова.
Волны омывали ее ноги. Вода здесь все еще сохраняла прозрачность, сверкая как стекло. Ей следовало бы рассердиться на него, но вместо гнева Амелия почувствовала страх. Страх засасывал ее, как подводное течение.
— Это нечестно.
Он остановился и повернулся к ней лицом, засунув одну руку в карман шорт, а другой размахивая бокалом.
— Он не бог, как все думают. Когда-нибудь он оступится и упадет со своей собственной горы.
— Почему ты его так ненавидишь?
— А почему ты недостаточно его ненавидишь? — огрызнулся Сайлас.
Она открыла рот, но ничего не смогла вымолвить. Как она могла это объяснить? Как можно ненавидеть человека, который спас тебе жизнь? Как можно ненавидеть человека, на угождение которому ты потратила большую часть своей жизни? Чтобы стать достойной его жертв? Его любви? Он никогда не бил ее. Даже не повышал голос и не кричал на нее. Как она могла его ненавидеть?
Ее чувства к отцу представляли собой темный, запутанный узел. Амелия не могла разделить переплетенные нити любви, обиды, уважения и страха.
— Ты не понимаешь.
Сайлас отпрянул назад, как будто она дала ему пощечину, его лицо исказилось.
— Я не понимаю? Серьезно? О, точно. Как я мог забыть? Ты думаешь, что ты особенная, единственная, кто сломлен. — Он отвернулся от нее и пошел обратно по пляжу.
— Я не это имела в виду! Сайлас! — Ветер подхватил ее слова и закружил их над водой.
Но он не обернулся.
Внутри нее что-то сжалось. На волосах выступили бисеринки пота, жара била по голове и плечам. Солнце висело в небе, как пылающее сердце.
Она закрыла глаза. Яркий свет обжигал сквозь закрытые веки, через глазные яблоки и ударял в центр мозга, как жесткое, палящее солнце внутри ее собственного черепа.
Амелия все еще могла видеть это солнце, горящее в глубине ее сознания, когда закрывала глаза и думала о своем брате. Она сделала вдох, чтобы успокоиться и подавить слезы, грозящие вот-вот хлынуть ниоткуда. Она не могла расклеиться, не сейчас.
Она должна найти способ увидеться с ним, чтобы сказать как ей жаль. Сайлас должен выжить. Она должна выжить. С Габриэлем рядом с ней, возможно, Амелия и правда справится. Надежда еще есть.
Габриэль рядом с ней зашевелился. Он потер глаза тыльной стороной руки и глухо вздохнул.
— Ты спал? — мягко спросила она.
— Думал. — Он смотрел на нее покрасневшими глазами, с напряженным, измученным выражением лица. Освобождая ее, выбирая ее, он предавал свой собственный народ. Казалось, это разрывало его на части.