Наедине со временем
Шрифт:
Уже в 30-е годы обнаружилось, что Октябрьская революция объективно принесла больше прав и свобод трудящимся передовых капиталистических стран, чем народам СССР. Оказавшись перед лицом социализма с его социальным вызовом, правящие круги буржуазно-демократических государств были вынуждены пойти на немалые уступки трудящимся своих стран, а впоследствии и колониальным народам, изменившим существенно всю капиталистическую систему. Многие политологи считают, что если на другой день после Октября не свершилась мировая революция, ожидаемая народами, измученными мировой и гражданской войнами и разрухой, то совершилась мировая реформа, и это было побочным результатом неслыханных жертв, принесенных народами России для общего дела социализма.
Начало этой «мировой реформы», или социальной перестройки капитализма, относится к середине 30-х годов,
Внимательное прочтение сталинских речей и статей той поры свидетельствует, что, инспирируя все новые политические кампании против «контрреволюционного троцкизма», Сталин, однако, внимательно изучал новые работы Троцкого и использовал их идеи в своей практической политике. Например, выход из периода «экономической чрезвычайщины» был достигнут в результате переориентации внутренней политики на осуществление мер, настойчиво предлагавшихся Троцким в годы первой пятилетки с установлением более низких и реалистических заданий для второго пятилетнего плана. В не меньшей степени идеи Троцкого оказали влияние на внешнеполитический курс Сталина, отказавшегося от трактовки социал-демократии как «социал-фашизма» и ориентировавшего советскую дипломатию и Коминтерн на установление широких антифашистских союзов. «Когда речь шла о безопасности собственного правления, Сталин с готовностью прислушивался к совету своего противника, хотя часто с запозданием и всегда в своей грубой и извращенной манере» [159] .
159
Дойчер И. Троцкий в изгнании. М., 1991. С. 270.
Эта извращенная форма реализации даже правильных идей вытекала из того, что Сталин в вопросах большой политики неизменно оставался грубым прагматиком и эмпириком, неспособным к глубоким научным обобщениям и теоретическому предвидению. Как неоднократно подчеркивал Троцкий, Сталин никогда не обладал сколько-нибудь четким стратегическим планом и умением предвидеть даже ближайшие последствия своей политики; он никогда не исходил в выработке своей тактики из теории и стратегии, а, наоборот, приспосабливал теорию и стратегию к потребностям тактики, изменяя свой политический курс лишь под давлением явных трудностей, возникающих на пути своей политической практики, в большей степени порожденной его бессистемной и необоснованной политикой.
Об отсутствии у Сталина политической дальновидности писал и Ф. Раскольников: «Предпринимая какой-нибудь шаг, он не в состоянии взвесить его последствий. Он апостериорен. Он не предусматривает события и не руководит стихией, как Ленин, а плетется в хвосте событий, плывет по течению» [160] . Эта сталинская практика мышления не была улучшена ни им самим, ни его ближайшим окружением, из которого Сталин с конца 20-х годов последовательно изгонял самостоятельно мыслящих людей, предпочитая оставлять самоучек, способных лишь к беспрекословному повиновению его власти, распространив свои репрессии и на 30-е годы.
160
Раскольников Ф. О времени и о себе. Воспоминания, письма, документы. Л., 1989. С. 523.
В 1933 г. в СССР завершилась растянувшаяся на шесть лет фактическая гражданская война правящей бюрократии с большинством крестьянства. Едва
Это нашло свое отражение в новой волне террора, сопровождающегося чудовищными судебными подлогами, положившими начало компрометации большевизма в сознании миллионов людей. Согласно этим историческим деформациям, партия большевиков с первых лет своего существования возглавлялась людьми, способными к самым низким уголовным преступлениям. Вакуум доверия к партии стал заполняться верой в исключительность и величие Сталина. Цепочка возникших на этой основе ложных схем распалась сразу же после разоблачения на XX съезде сталинских преступлений, породив новый вакуум доверия: Сталин представал теперь в своем истинном обличье тоталитарного злодея, хотя с его главных политических противников не были сняты запятнавшие их обвинения.
161
Троцкий Л.Д. Преданная революция. М., 1991. С. 226.
Вместо того, чтобы прояснить неизбежно возникающие в этой связи недоуменные вопросы, преемники Сталина избрали постыдную форму умалчивания. На всякое положительное или даже нейтральное упоминание о деятельности большевистских лидеров, возглавлявших оппозиционные группировки после смерти Ленина, по-прежнему налагался запрет. В советских энциклопедиях 50—80-х годов содержались подробные персоналии Гитлера, Муссолини и т. д., но отсутствовали какие бы то ни было биографические справки о Троцком, Зиновьеве, Бухарине и других ведущих деятелях большевизма. Положительно характеризовались лишь несколько ближайших соратников Ленина, смиренно умерших до сталинского террора.
Тянувшаяся десятилетиями дезориентация советского общественного мнения относительно основных вопросов истории большевизма явилась решающей идеологической предпосылкой того, что в условиях горбачевской «гласности» антикоммунистической пропаганде удалось сравнительно легко «развенчать» в глазах широких масс весь большевизм во главе с Лениным. Пришедшим к власти новым хозяевам «поделенной» общественной собственности, лишенным моральных основ, уставшим от десятилетий сказочных догм массового очковтирательства, было глубоко наплевать на идейную подоплеку марксистского учения, в результате чего они без боя, быстро сдали позиции, завоеванные Октябрем и большевизмом. Страна за многие десятилетия не выдвинула ни одного идейно-политического героя-лидера, противопоставившего себя в суровой борьбе сталинскому режиму.
И на еще одно важное обстоятельство обращает внимание профессор А. Рабинович, дотошный исследователь первых лет становления советской власти, считающий, что политические заблуждения, вместе с моральными компромиссами, и ответственность тех, кто сознательно насаждал ложь и террор ради сохранения собственной власти, лежат в разных плоскостях, говоря о коллизиях того времени как о сложных и, вероятно, потому трудно понимаемых и почти неисследованных процессах огромного, не осознаваемого с первого взгляда значения.
Рабинович считает: «Успешная борьба Ленина, которая на VII партсъезде в апреле 1917 г. направила партию на социалистическую революцию в России, была одним из решающих моментов в истории революции, даже если это не означало конец внутрипартийным конфликтам. Разногласия между умеренными под руководством Каменева, придерживающимися мнения, что Россия еще не созрела к социалистической революции, и ленинцами, верившими в успех социальной революции в России, который был бы началом для решающих революций по всему миру, оставались глубокой и важной темой до конца 1917 г. После Октябрьской революции разделение вылилось в ожесточенные конфликты в начале ноября между умеренными и ленинцами по составу нового правительства, и в декабре из-за того, как нужно обходиться с Учредительным собранием» [162] .
162
«Die Oktoberrevolution 1917 in Russland war sicherlich das wichtigste Ereignis im ХХ Jahrhundert», Interview mit Prof. A. Rabinowitch // World Socialist Web Site (wsws.org/de). 02.06.2011.