Наёмник
Шрифт:
Он поднял винтовку Андре - ствол был холодный, из нее ни разу не выстрелили. Он подтащил бельгийца к борту и сунул ему в руки винтовку.
– Ле Сурье, - прорычал он, - я буду стоять рядом с тобой. Если такое повторится, я пристрелю тебя, понимаешь?
– Прости меня, Брюс, - губы Андре были покусаны и распухли, лицо в слезах.
– Прости меня, я ничего с собой не мог сделать.
Брюс отвернулся и посмотрел на истребитель. Он заходил в атаку. "Он опять атакует с фланга, в этот раз он попадет. Он не может промахнуться два раза кряду". В молчании они наблюдали, как истребитель снизился между
– Слишком рано, - пробормотал Брюс.
– Очень рано. Нужно дать ему приблизиться еще на милю.
Эффект был мгновенным. Истребитель вильнул, чуть не задел верхушки деревьев, поспешно выправился, но сбился с линии атаки. С поезда раздались насмешливые выкрики, но мгновенно потонули в грохоте стрельбы, когда все открыли огонь. Истребитель выпустил оставшиеся ракеты, не прицеливаясь, вслепую, быстро набрал высоту и ушел в облака. Звук его двигателей быстро таял и вскоре совсем пропал. Раффи исполнял триумфальный танец с винтовкой над головой. Брюс кричал ругательства в облака, поглотившие истребитель, один из пулеметчиков продолжал стрельбу короткими, нервными очередями, кто-то кричал боевой клич Катанги и все остальные подхватывали. Затем вступил машинист и принялся давать гудки, сопровождаемые клубами пара. Брюс забросил винтовку за плечо, сдвинул каску на затылок, закурил сигарету и наблюдал за всеобщим весельем. Рядom с ним Андре перевернулся через борт. Его рвало. Затем они въехали в облачность. Внезапно, как из двери открытого холодильника, налетела прохлада. Первые крупные капли упали на щеку Брюса и покатились вниз, унося за собой запах пороха. Дождь смыл пыль с лица Раффи, и оно засияло, как антрацит. Брюс почувствовал, как к спине прилипает китель.
– Раффи, по два человека к каждому пулемету. Остальные - в крытые вагоны. Смена через час.
– Он перевернул винтовку стволом вниз.
– Де Сурье, можешь идти, ты тоже, Хейг. Я останусь с тобой, Брюс.
– Как хочешь.
Жандармы, все еще смеясь и оживленно разговаривая, полезли в вагон. Раффи подал Брюсу плащ-полатку.
– Все передатчики закрыты. Если я вам не нужен, босс, я бы занялся делом с одним арабом, там в вагоне. У него при себе около двадцати тысяч франков. У меня большое желание показать ему пару фокусов с картами.
– Как-нибудь я объясню им весь твой фокус с королем. Покажу им, что шансы три против одного не в их пользу, - пригрозил Брюс.
– Я бы не стал этого делать, - серьезно заявил Раффи.
– Все эти деньги не приносят им радости, одни неприятности.
– Тогда уходи. Я позову тебя. И передай всем, что я ими горжусь.
– Обязательно передам.
Брюс вытащил из-под брезента передатчик.
– Машинист, снизить скорость, пока котел не взорвался.
Движение поезда приобрело более умеренный темп. Брюс поправил каску, затянул потуже плащ-палатку вокруг шеи и свесился через край, чтобы оценить повреждения, нанесенные взрывом ракеты.
– Все стекла выбиты и небольшие повреждения стен, - пробормотал он. Но все равно, только чудом уцелели.
– Жалкий спектакль вся это война, - проворчал Хейг.
– Самым
– Он был ранен, - предположил Брюс.
– Я думаю, мы попали в него при первом заходе.
Они замолчали, дождь бил им в лица, заставляя прищуривать глаза. Пулеметчики закутались в зелено-коричневые плащ-палатки, все недавние восторги были забыты. "Они как кошки, - подумал Брюс, - не выносят, когда их мочат".
– Уже половина шестого, - нарушил молчание Майк.
– Думаешь, успеем к узлу Мсапа до темноты?
– При такой погоде стемнеет уже к шести.
– Брюс взглянул на низкие облака.
– Я не хочу рисковать ехать в темноте. Это граница расселения балуба, а прожектором пользоваться мы не можем.
– Будем останавливаться?
Брюс кивнул. "Совершенно глупый вопрос", - раздраженно подумал он. Затем понял, что раздраженность является следствием пережитой опасности и попытался загладить вину разговором.
– Мы уже совсем близко. Если тронемся с первым светом, достигнем Мсапа к восходу.
– Господи, как холодно, - поежился Майк.
– Либо слишком холодно, либо слишком жарко, - согласился Брюс. Он понимал, что болтливость - это тоже реакция на пережитое, но остановиться не мог.
– Это одна из характеристик нашей замечательной планеты: нет ничего умеренного. Слишком жарко, или слишком холодно; ты либо голоден, либо обожрался; либо всех любишь, либо ненавидишь весь мир.
– Как ты?
– Черт возьми, Майк! Ты хуже бабы! Можешь ты вести разговор, не переходя на личности?
– Он чувствовал, что начинает выходить из себя. Было мокро, холодно, и очень хотелось курить.
– Философские теории непременно должны подтверждаться практикой, уточнил Майк. На его широком лице мелькнула тень удивленной улыбки.
– На этом и остановимся. Я не хочу переходить на личности, - отрезал Брюс, но сам продолжал делать именно это.
– Меня тошнит от рода людского, когда я слишком много о нем думаю. Де Сурье, который блюет от страха, эта скотина Хендри, твои старания удержаться от выпивки, Джоан.
– Он внезапно замолчал.
– Кто такая Джоан?
– Я в твою жизнь не лезу, - традиционно для наемной армии Катанги ответил на личный вопрос Брюс.
– Нет, но я в твою лезу - кто такая Джоан?
"Хорошо, я скажу ему. Если он так хочет, я скажу ему", - Брюса охватила ярость.
– Джоан - это та стерва, на которой я был женат.
– А, вот в чем дело.
– Да, именно в этом. Теперь ты знаешь. И оставь меня в покое.
– Дети?
– Двое - мальчик и девочка, - место ярости в голосе Брюса заняла ноющая боль. Он поборол ее, его голос снова стал спокойным.
– Но все это не имеет никакого значения. Что касается меня, весь род человеческий может идти к чертовой матери. Мне абсолютно все равно.
– Брюс, сколько тебе лет?
– Оставишь меня в покое?
– Сколько тебе лет?
– Тридцать.
– А говоришь, как мальчишка.
– Я чувствую себя глубоким стариком.
– Чем ты занимался до этого?
– Спал, дышал, ел, пока на меня не наступили.
– Я не об этом.
– Я был адвокатом.
– Успешно?