Наёмный самоубийца, или Суд над победителем

Логинов Геннадий

Мужчина мечтательно улыбнулся, и на лице его на несколько мгновений застыла гримаса счастья, которая вскоре сошла, словно рисунок на песке, смытый беспощадным приливом.

— Но всё имеет свою цену, и не всегда эта цена измеряется в деньгах… — дыхание мсье Десмонда стало прерывистым и, казалось, что, затронув болезненную для него тему, он вскоре рискует свалиться, держась за сердце; но он собрал всю волю в кулак и всё-таки продолжил: — Я видел её всего один раз. И с тех самых пор она находится здесь, за этой дверью. Я не показывал её никому и перепробовал всё, что только было возможно, в поисках решения своего вопроса. Тем временем она просто держит меня и не отпускает, ожидая, что я приведу к ней кого-либо ещё. Возможно, тогда она, наконец, успокоится. А возможно,

что и нет. Я каждую ночь вижу во сне ту картину, но так и не решился кому-либо рассказать о ней. Да и как расскажешь о том, что можно лишь пережить самому? Вообще любое настоящее произведение искусства существует лишь в слиянии с тем, кто его воспринимает. Оно не обязательно должно каждый раз доносить какую бы то ни было высокую мысль, да и вообще, если Вы когда-либо будете создавать произведение искусства, то имейте в виду: если Вы в полной мере осознаёте суть своей картины — Вам лучше её не писать…

Мужчина неожиданно рассмеялся, заставив девушку отступить, опасаясь за его душевное здоровье, но тот лишь стиснул её руку сильнее.

— О, я чувствую, что Ваш пульс участился. Напрасно. Не бойтесь. Не обращайте внимания. В конце концов, каждый человек имеет право на безумие. Но моё безумие имеет свою систему… А знаете, давно мы уже не бывали на свежем воздухе. Я думаю, пришло время это исправить, — и, не делая какого-либо резкого перехода, мсье Десмонд развернулся и повёл Манон прочь, увлекая её за пределы особняка.

На улице было пасмурно. День готовился ко сну. Тяжёлые помрачневшие тучи собирались вскоре расплакаться. Дорога была усеяна опавшими листьями, а грустный скучающий ветер играл, поднимая их в воздух, кружа и снова разбрасывая. Редкие встреченные люди сторонились, завидев необычную парочку, сопровождаемую крупным и грозным зверем, провожали её взглядами, выражавшим смешанные чувства, после чего спешили убраться подобру-поздорову.

— Жила-была дама квадратная — во всех отношеньях приятная: с ней всем было очень приятно и делалось сразу квадратно, — весёлый голос мсье Десмонда контрастировал не только с окружающими реалиями, но даже и с тем, что совсем недавно творилось у него на душе. — Кажется, у Эдварда Лира было как-то так. Впрочем, я могу и ошибаться. Вы не могли бы в деталях описать то, что нас сейчас окружает?

Сбитая с толку сначала абсурдной репликой, а затем резкой сменой темы и просьбой своего покровителя, красавица не сразу сообразила, о чём её просят. Она никогда не отличалась особым красноречием и, как могла, описала ему холодную недружелюбную мостовую, рассеянный заспанный свет уличных фонарей, сгущавшееся небо и бесстыдно оголившиеся ветви деревьев, а он молчал, никак не выказывая своего отношения к услышанному.

— В подворотне справа, возле городской свалки, стоит какой-то несчастный бродяга. Он что-то выпивает, — произнесла в какой-то момент Манон. Её спутник наконец оживился.

— Не надо мыслить так поверхностно. Всмотритесь вглубь! Ведь это не бродяга и не пьяница! Это — Сократ, и он — пьёт цикуту!

Девушка поперхнулась от неожиданности и, собравшись с мыслями, продолжила:

— Ну, пусть будет так…

— Ладно, — повеселев, продолжил мсье Десмонд. — А что здесь ещё?

— Под мостом протекает река. Она уносит опавшие листья. Тихо журчит. В ней отражается застланное тучами небо. Мне кажется, что она грустит, — с твёрдой неуверенностью предположила Манон.

— Нет, она не грустит. Она уносит грусть. Мою. Вашу. Когда-то я зачёрпывал в ней в ладони луну. Пускал маленький корабль с маленьким Одиссеем на маленькие подвиги. Но это было очень давно… — казалось, мужчина готов предложить спуститься к воде, сесть в какую-нибудь лодку и плыть, куда глаза глядят, но раскат грома — скорее внезапный, чем неожиданный — прервал его на полуфразе, застав врасплох. Решив не искушать судьбу и не бродить по улицам дальше в ожидании могучего ливня, мсье Десмонд велел возвращаться, и вскоре позади остались и Сократ, и уносящая грусть река, и холодные пустынные улицы, по которым, в преддверье рандеву с ливнем, гулял проказник-ветер.

Наблюдая

за чарующими плясками огня в жарком театре камина, Манон подводила итоги последнего времени, и сделанные ею выводы были неутешительны. Д`Фови казался ей не то чернокнижником, не то безумцем, не то безумным чернокнижником. Опасным, зловеще обаятельным, человеком высокого ума, высокой проницательности и высокой внутренней силы, наделённым необычным сочетанием редких талантов и качеств. Она могла попытаться бежать от него, но ощущала, что, во-первых, ей просто могут не дать этого сделать, а во-вторых, даже если ей удастся уйти от его пса и от него самого, Д`Фови рано или поздно найдёт себе другую музу и совершит что-нибудь ужасное. Что-то отвратительное. Нечто, отбрасывавшее тяжёлую обволакивающую тень над Манон.

Нужно было побороть свой страх, свою слабость и решиться на то, что ранее казалось бы ей немыслимым. Но её останавливал не только страх — мсье Десмонд вызывал у Манон не только страх, но какую-то безотчётную романтическую привязанность, симпатию и сочувствие. Следовательно, это тоже было необходимо преодолеть.

Встав посреди тёмной ночи, она спешно оделась, казня себя за то, что не могла, но должна была сделать. Скрипя половицами, она прошла по наветренному коридору, спасая огонь свечи хрупкой девичьей ладонью. Трусливо дрожащего света едва хватило на то, чтобы различать ближайшие предметы, дрейфовавшие в море мрака, но даже и это было всё-таки лучше, чем ничего. Манон остановилась на миг перед одной из картин, где был изображён суровый осанистый мужчина в военном мундире, сжимавший в руке эфес эспадрона. Хмурый человек с ровным пробором, напомаженными волосами и кустистыми бровями, он походил на мсье Десмонда и, должно быть, являлся его родственником. Тяжёлый вызывающий взгляд его глаз словно бы заранее осуждал юную красотку, заставив её поскорее отвернуться и поспешить прочь.

Пульс участился. Казалось, биение сердца отдаётся эхом в стенах коридора. Сняв с одной из стен древний изукрашенный пистолет, Манон неуверенно и неумело взвела курок. В конце концов, это просто было глупо: во-первых, пистолет мог быть просто декоративным, а во-вторых, будь он даже боевым и находись в надлежащем состоянии, что было под сильным вопросом, — с чего бы в нём находиться заряду и рабочему пороху?

Но девушка даже не задумывалась о подобных вещах. Да и, в конце-то концов, ей просто было не под силу обращаться с холодным оружием — к примеру, отобрав у рыцарских лат шестопёр или сорвав с крепежа кавалерийскую саблю.

Услышав её скрипучее приближение, Баргест раздражённо открыл глаза, а увидев исходящий от свечи свет, недовольно сощурился. Наведя дрожащей рукой пистолетное дуло, Манон с силой надавила на спусковой крючок. Громыхнул выстрел, совпавший со стенобитным раскатом грома. Жалобно заскулив, могучий пёс бессильно забил огромными, но беспомощными лапами, размазывая свою кровь по скрипящим половицам.

— Баргест! Госпожа Шенье! — раздались встревоженные крики мсье Десмонда.

Оглохшая от выстрела, Манон не сразу оправилась от потрясения и, оставляя агонизирующего пса позади, побрела в прострации, не разбирая дороги. Неожиданно для себя налетев на разбуженного мужчину, спешившего на выручку Баргесту, она, не думая, нанесла ему удар по виску рукояткой недавно стрелявшего пистолета. Мужчина отлетел в сторону, роняя трость, и, налетая в темноте на стол, опрокинул с него свои банки и колбочки, которые с громким звоном разбились, оставив на полу многочисленные осколки. Не тратя времени на страх и волнения, девушка принялась подходить ко всему — книжным полкам, столам, кроватям и занавескам — щедро делясь с ними огнём со своей свечи. В этот миг это показалось ей логичным: пожар мог бы скрыть все следы её действий, вместе с тем не вызвав ни у кого подозрений, если бы даже кто-то решил всерьёз расследовать обстоятельства гибели загадочного аристократа и его отвратительной образины. Заодно — в этом пламени должны были сгореть все бесовские книги, все ужасные картины, все колдовские зелья, и всякая чудовищная сущность, сокрытая во мраке пыльных стен…