«Нагим пришел я...»
Шрифт:
Из-за «дела Бальзака» известность его столь возросла, что от покупателей не было отбоя. Он набрал множество новых заказов, главным образом от частных коллекционеров, и при усердной работе и строгой экономии мог теперь возместить свои потери и даже расплатиться с долгами.
Он понимал, что следует быть довольным, но он разрывался на части: «Врата» и памятник Гюго оставались незаконченными, а обвинения Общества все время напоминали ему о невыполненных обещаниях.
Работа – единственное спасение, решил Огюст, единственное, что может вернуть их былое счастье. Он попросил Дюбуа и Бурделя продать
Камилле не хотелось приступать к работе над новым замыслом, а когда Огюст заявил, что они будут трудиться на равных началах, согласилась. Но вскоре она снова превратилась в помощницу – запасала материал, инструменты, помогала ему, не получая самостоятельности. Ее обида и негодование пробудились с новой силой.
Недели упорного труда принесли плоды: из огромной глыбы мрамора выросла большая рука. Казалось, сам мрамор явился материей, породившей эту руку и то, что в ней было. Из огромной ладони и пальцев вырастали переплетенные тела Адама и Евы. И теперь уже казалось, что гигантская поднятая рука вместе с мрамором породили обе фигуры.
Огюст, довольный своим замыслом, назвал ее «Рука бога».
Скульптура казалась Камилле законченной, но Огюст был недоволен моделировкой. Он считал, что работа сделана наспех. Не удовлетворяли и контуры тел. Нужно было на неделю отложить скульптуру, отдохнуть и вернуться к «Руке бога» с новыми силами. Замысел увлек его, и он решил, что Камилла не будет возражать, если он на время уедет.
Но когда он сказал, что ему нужно поехать в деревню, чтобы видеть природу в процессе созидания, видеть, как рождаются из земли камни, растут деревья, наблюдать за удивительной жизнью птиц и насекомых, Камилла не поверила.
Он не взял ее с собой, значит, решила она, он возвращается к Розе в Медон. Ее уверенность укрепилась, когда вместо одной недели, как обещал, Огюст отсутствовал несколько. Она поняла, ей надо уезжать, остаться можно только при одном условии – если он женится на ней; а теперь он, видимо, уже никогда этого не сделает. Договорившись с привратником о переезде, Камилла начала собирать вещи.
4
Огюст побывал в Версале и Аржантейле, навестил Моне и Дега, которые все еще не разговаривали друг с другом из-за дела Дрейфуса. Он наслаждался обществом Моне, который, как и прежде, разделял его любовь к природе. Но Дега сделался еще большим мизантропом. Дега жаловался, что солнце светит слишком ярко, и никак не мог простить Моне защиты Дрейфуса и того, что Моне пережил большинство своих современников, даже Мане, которого Дега так превозносил после его смерти.
Но главной причиной, задержавшей Огюста, было письмо, полученное от Хэнли. Его порадовало сообщение английского друга, нашедшего покупателей для нескольких его бронз. Но опечалило известие о недавней смерти пятилетней дочери Хэнли и о том, как тяжело обычно такой жизнерадостный Хэнли переживает свою утрату.
Огюст решил ответить немедленно, хотя не любил писать
Излив свои чувства другу, Огюст почувствовал себя лучше. Поэтому известие, что Камилла уходит, переданное привратником, застало его врасплох.
5
Камилла не удивилась, увидев в дверях разгневанного Родена. Она нарочно прибегла к помощи привратника, чтобы тот предупредил Огюста и дал ему последнюю возможность остановить ее. Но она не выдержала и сказала:
– Итак, мосье вернулся из Медона.
– Я не ездил в Медон. Я был в Версале и Аржантейле. Повидался с Дега и Моне. И надо было ответить на письмо Хэнли.
– Это заняло несколько недель? – Она явно не верила.
Камилла была одета во все черное и на фоне белого мрамора «Руки бога» выглядела траурным барельефом. Он не знал, что сказать. За окном жизнь текла, как обычно: доносился крик разносчика овощей, посвистывание точильщика, привратники в синих блузах подметали улицы, полицейские в накидках следили за порядком.
Она сказала:
– Теперь, когда у тебя собственный дом в Медоне, ты стал настоящим буржуа. Не удивительно, что ты никогда меня туда не приглашаешь.
– Я очень хотел бы, но…
– Там Роза.
– Как я тебе обещал. – Он двинулся к ней, но она отстранилась. – Прокатимся в экипаже и спокойно обсудим все дела.
– Ты женишься на мне? Оставишь Розу?
Он что-то невнятно пробормотал и умолк. Он не хотел выбора. Не мог выбирать.
Выражение его лица, усталое, смущенное, сказало ей обо всем, но она все-таки спросила:
– Почему ты не оставишь ее? Ты ведь, кажется, ее не любишь?
– Не люблю. Не так, как тебя. – И все же не можешь оставить? Он пожал плечами и искренне сказал:
– Я не был в Медоне с тех пор, как мы вернулись из нашей поездки. Поверь мне, Камилла, не был!
– Верю. – И она действительно верила, он не мог лгать в такие минуты.
– Так чем же ты расстроена?
Он так просто пропустил мимо ушей вопрос, который она вынуждена была задать, – это возмутило ее до глубины души. Голосом, который заставил его похолодеть, она сказала:
– В последний раз говорю тебе, Огюст: если ты не оставишь ее и не женишься на мне, мы расстаемся!
– Это шантаж. – Он был непреклонен.
– Называй как хочешь, не имеет значения!
– Но я не могу ее бросить, она прожила со мной всю жизнь, она была моей…
– Служанкой! – вспыльчиво перебила Камилла. – Знаю. Я для тебя тоже только служанка. Да, служанка. Я всегда должна терпеливо ждать тебя, подчиняться твоим желаниям. Я так больше не могу.
Камилла снова принялась лихорадочно собирать чемодан, все распаковывать и перекладывать. Отвернувшись от него, она выкрикивала:
– Разве это жизнь? Разве можно такое терпеть?