«Нагим пришел я...»
Шрифт:
– Терпеть? – повторил Огюст. – Ты говоришь чепуху.
– Нет, не чепуху. Почему ты вечно заставляешь меня ждать?
– Это неправда.
– Нет, правда. Пусть у нас нет денег, но я хочу, чтобы меня считали порядочной женщиной.
– Я всегда был с тобой честным.
– И эгоистичным.
– Ты просто устала. У тебя расшатаны нервы.
– Еще бы, ведь я пожертвовала своей карьерой ради твоей.
– Ты была здесь счастлива.
Камилла словно впервые увидела Огюста по-настоящему: глаза его под тяжелыми, нависшими веками казались очень суровыми.
– Но ты не хочешь связывать себя.
Он промолчал, и она почувствовала
– Ты должна подождать. Я что-нибудь придумаю.
– Не могу. Так дальше нельзя, Огюст. Или ты женишься на мне, или… – Все расплылось у нее перед глазами. Она не могла сдержать слезы. «Я не существую для него больше, – думала она, – ничто не существует для него, кроме работы».
– Ты знаешь, что я люблю тебя. Никого в жизни так не любил.
– Но я тебе не жена.
– Не говори так.
«Даже сейчас, – с болью подумала Камилла, – он не слушает меня по-настоящему». Отчаяние захлестнуло ее. Она повернулась к двери.
– Я ухожу.
Он не мог умолять ее, но загородил путь.
– Дай мне пройти.
Она надеялась, что он не пустит, но он отошел, медленно, неохотно.
Боль и тоска охватили ее – неужели вот так все и кончится? Но ее терпение иссякло. Она заставила себя распахнуть входную дверь и сказала:
– Я пришлю за вещами. Завтра. Он не пошел за ней.
Его лицо показалось ей белее смерти. Он готов был разрыдаться; страх и уныние сломили его, он чувствовал свое бессилие. Но иначе не мог. Не мог давать обещания, которых не в силах был выполнить. Он с трудом выговорил: – Ты пожалеешь, Камилла.
– А ты?
Он не ответил; вид у него был печальный, голова поникла.
В эту минуту она вдруг вспомнила, что ему уже почти шестьдесят, хотя он выглядел очень крепким, – все тот же могучий утес. Она воскликнула:
– Ты как Людовик XIV, хочешь все по-своему. Чтобы Роза ждала в Медоне, а я в Париже, и порой мне кажется, что ты предпочитаешь Розу.
– У нее была трудная жизнь.
– А у меня нет? – Камилла сама удивилась ярости, обуявшей ее. – Значит, ты не женишься на мне? Никогда? И никогда не собирался жениться?
Он беспомощно развел руками.
Камилла повернулась и стремглав выбежала из мастерской.
Огюст стоял потрясенный. Он было моляще протянул к ней руки, но она уже исчезла за дверью. Его била яростная дрожь, кружилась голова, но он словно прирос к месту. Он не побежит за ней. Ни за что. Она сделала глупость. Он молил бога, чтобы она вернулась.
Назавтра привратник пришел за вещами, но Огюст не остановил его, не спросил, где она, – гордость не позволила. С беспощадной ясностью он подвел итог всему. Он никогда не обещал жениться на ней – не обманывал ее. Она сама обманывала
И все же в ближайшие дни, заслышав на улице шаги, он каждый раз поспешно подходил к двери, надеясь, что это Камилла, вспоминал, какая она красивая, какая желанная. Но это была не Камилла, и он с отчаянием думал: за что мне такое несчастье? Разве я плохо к ней относился? Но уступить не мог, не мог поддаться слабости.
Он прождал неделю, она не вернулась, и он запер мастерскую.
6
Приехав в Медон, Огюст застал Розу в саду. Она сразу поняла, что он вернулся навсегда, хотя прошло уже три месяца с тех пор, как они виделись. Огюст сгорбился, сильно постарел.
– Ну, как наш сад? – спросил он.
– Приносит плоды. Земля здесь хорошая, плодородная, деревенская земля. – Роза взяла его бессильно опущенную руку; рука была холодна как лед. Догадка мелькнула в ее глазах.
– Она ушла, – сказала Роза. Он помедлил, затем промолвил:
– Теперь моя мастерская будет здесь. Главная мастерская.
Роза хотела сказать что-то еще, но, поняв его состояние, промолчала. Огюст повернул к дому, и она пошла следом. Ей казалось, он рад, что она рядом.
– Я проголодался. Что у тебя есть? – вдруг спросил он.
– Рыба, вареное мясо, капуста. Твое любимое.
В эту минуту он чувствовал, что Камилла – ускользающая мечта, от которой остались только боль, разлука и тоска.
– Вот это мне в тебе и нравится, Роза, – сказал он почти резко. – Блюда, возможно, и неизысканные, но что еще надо рабочему человеку? А ты, дорогая, очень хорошо умеешь готовить. Бедная моя Роза!
Она убежала, чтобы не выдать слез. А он пробормотал:
– Люблю послушных женщин, это качество ничем не заменишь.
Осталась только работа. Он еще многого может достичь. Но грусть не проходила. «Доведется ли еще пережить такой душевный взлет», – думал он. Чтобы отогнать мучительные мысли о Камилле, он поспешил к «Бальзаку». Одинокий, возвышался он посреди сада. Как правильно он сделал, что отсек ему руки. В этом по крайней мере он не допустил ошибки.
Солнечные лучи освещали голову «Бальзака». Создаст ли он что-либо равное? Неужели с ее уходом для него все кончилось?
Вернулась Роза и позвала к столу.
– Насмотришься еще. Куда он денется, – сказала она.
– Это-то и грустно.
– Но когда-нибудь он еще переберется в Париж [118] .
– Откуда ты знаешь? – Он не любил пустых разговоров, и что она в этом смыслит?
– Я помню время, когда никто не давал и двух су за твои произведения. Сколько Каррьер собрал денег на эту скульптуру?
118
Предсказание Розы Бере сбылось много времени спустя. Лишь после смерти Родена, в «Осеннем салоне» 1919 года, а затем в 1929 году вновь была выставлена гипсовая модель Бальзака. Она произвела огромное впечатление на молодых художников, прежде ее не видевших. Однако прошло еще много лет, прежде чем памятник Бальзаку, отлитый в бронзе, был наконец в 1939 году установлен в Париже на перекрестке бульваров Распай и Монпарнас.