Наглядная геометрия

Гильберт Давид

Л е о н и д. Виноват, а в связи с делом Ручьева вы уже прокатились на этой карусели?

Я к о р е в а (несколько смущенно). На какой на этой карусели?

Л е о н и д. Ну, какой… Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься. А потом опять…

Я к о р е в а (вздыхая). Родненький, вся жизнь человека в таком вращении идет, тут ничего не попишешь.

Л е о н и д. Ого, философия! Это уже интересно!

Я к о р е в а. Да ну тебя… Я в теории слабо подкована, но работать — поработала! На многих местах! Ладно, давай

к делу. Небось, хочется на завод? Поторопился ты, Ленечка, ох, как поторопился!

Л е о н и д (напевает).

Мы простились, моя дорогая, Я и знать о тебе не хочу.

Я к о р е в а. Брось. Свои люди — можем прямо говорить.

Л е о н и д. «Свои», не спорю. Явно «свои».

Я к о р е в а. С ударением произносишь. Вроде что-то подразумеваешь. А я именно — своя!

Л е о н и д. Безусловно.

Я к о р е в а. Вот-вот, и не финти: обязан со мной откровенно беседовать. (Пауза. Вздыхая.) Ох, и народ у нас! Ласкают, ласкают, а уж как начнут бить — куда ручка, куда ножка… Беспощадно…

Л е о н и д молчит.

Н-да, поступки… В причину надо вглядываться, в корень! Вот твердят у нас: «Человек рожден для счастья, как птица для полета». Правильно! Очень мудрый лозунг! Но уж если такой лозунг выброшен, то не мешай человеку двигаться, дай птице лететь. Но — не всегда дают.

Л е о н и д (негромко). Почему не дают?

Я к о р е в а. Очень просто. Не перевоспитаны еще люди. Завидуют, злобы много. Ты рванулся, пошел, а он тебе — подножку. Известно мне. Слава богу, на себе испытала.

Л е о н и д (резко). Ерунда! У меня этого не было! (С горечью.) Разве только если предположить, что человек сам себе может ножку подставить.

Я к о р е в а. Не мудри, довольно. Я теоретически слабо подкована, а практически… В общем, садись, друг Ленечка, пиши письмо: так, мол, и так — понял, переживаю, признаю. И все будет в порядке, будешь на заводе.

Л е о н и д (медленно). Вы думаете, этого достаточно, чтобы все было в порядке?

Я к о р е в а. Вполне! У нас ведь как водится? Главное — пойми и признай. Ну и признай!.. А уж как все наши обрадуются, когда Ленечка снова на стадион выйдет! Сплошной восторг! Овации! Давай пиши, недолгое дело, с собой письмецо возьму.

Л е о н и д. Дело недолгое, конечно. Только вот какая штука, дорогая: нет у меня никаких переживаний и ничего я не осознал и не понял.

Я к о р е в а. Опять сначала! Простого соображения у человека не хватает!

Стук в дверь.

Л е о н и д (раздраженно). Кто? Кого еще там принесло?!

Ш е в л я к о в (в дверях). Можно?

Л е о н и д. Ба, явление второе! Те же и секретарь парткома!

Ш е в л я к о в. Здравствуй, товарищ

Ручьев!

Л е о н и д. Приветик! Рад видеть! Сегодня у меня большой прием, оказывается!

Я к о р е в а (торопливо). Засиделась я, пора. Всего доброго пожелаю, всего наилучшего, товарищ Ручьев. Давай руку. Будь жив! Не забудь совет! И больше бодрости, бодрости побольше. Правильно я говорю, Василий Сергеевич? (Под хмурым взглядом Шевлякова поспешно выскальзывает за дверь.)

Л е о н и д (после паузы). Н-ну-с, о чем беседа? Как полагаете лекцию построить, товарищ секретарь? Первое, разумеется, принципы и нравственные устои нашего общества! Второе — моральный облик советского молодого человека! Третье — понять, признать и осознать. Ах, не то, не так! Виноват, совершенно верно, сейчас «задушевный подход» применяется: «Встань, проснись, подымись, мужичок»…

Ш е в л я к о в (негромко). Не юродствуй, не выламывайся. Передо мной нечего. И дай пройти.

Л е о н и д. Сделайте одолжение! Милости просим! Не угодно ли в кресло? (Вдруг стукнув кулаком по стулу. Яростно.) Какого черта, что от меня нужно? Письмеца ждете? Не буду писать! И не думаю!

Ш е в л я к о в. Письмо? Какое письмо?

Л е о н и д (кричит). Не вернусь на завод, слышите! Как бы там ни было, все равно не вернусь!

Ш е в л я к о в. Разумеется! Зачем! Нелепо!

Л е о н и д. Что нелепо? Это вы о возвращении на завод? (Резко.) Объяснитесь, уважаемый: мне не совсем ясна цель вашего прихода.

Ш е в л я к о в. Цель? А никакой особенной цели у меня нет. На огонек зашел. (Рассмеялся.) Ха-ха-ха… День в разгаре, а я — «на огонек»… Ну, это просто так говорится.

Пауза.

Передавали тебе, что я просил зайти?

Л е о н и д. Передавали. Неоднократно.

Ш е в л я к о в. Я же не на завод, на квартиру просил зайти. Я понимаю, что тебе с народом не хочется встречаться.

Л е о н и д (вызывающе). А мне и с вами не хочется встречаться! Не хочется и не хочется — вот представьте!

Ш е в л я к о в. Теперь уж вполне представляю. (Помолчав.) Что же — и на мне грех лежит. (Встал, протягивая руку.) Ладно, давай прощаться, Леонид. Во всяком случае я хочу, чтобы ты знал: я историю с талантливым парнем Ручьевым крепко-накрепко для себя запомнил.

Л е о н и д. Да?

Ш е в л я к о в. Да. И если позволишь, еще скажу: с этим твоим решением абсолютно согласен, я бы и сам так поступил. Куда угодно — на любой завод, на любую стройку, в любую часть страны, только не на старое место. Возможно, будут тебя склонять остаться: бежишь, мол, не находишь в себе мужества открыто, всем глядя в лицо, исправить ошибку. Не поддавайся. Это не бегство. От себя не убежишь. Нет, уж теперь не убежишь, я уверен. А ведь это главное. (Замолчал.)