Наглядная геометрия

Гильберт Давид

В и к т о р и я (раскрывает книжку). О-о! Но… тут семьсот двадцать.

К о л я. Проценты.

В а л е р и й. Забери. Сейчас же забери у нее книжку. Не надо мне твоих денег.

К о л я. Бери, пока не передумал. Подожду с моторной лодкой. Не горит.

В и к т о р и я. Что ж? (Прячет книжку.) Спасибочки. (Достает из сумочки бумажку и протягивает Сане.) Возвращаю его документы.

С а н я (читает). Что? Что такое?

В и к т о р и я. Справка о том, что гражданина Трегуба

досрочно освободили из тюрьмы.

С т е п а н и д а. Из тюрьмы?! Боже мой!.. Доченька…

Я р е м ч у к. Так вот оно что!

С а н я (Валерию). Ты… ты мне лгал? Ты все налгал мне?! Вот о каком ты друге рассказывал? А я… верила, верила…

Со слезами выбегает.

В и к т о р и я. Не люблю мешать семейному счастью.

Уходит.

В а л е р и й. Ну? Что вы все уставились на меня? Почему вы молчите? Объявляйте собрание, резолюцию пишите, исключайте меня…

Ж а н н а. Попал в такую беду и скрывал… От кого скрывал? От своих?

С т е п а н и д а. Ивась, идем отсюда. Что ты здесь забыл?

И в а с ь. Постойте, мама. Мне нужно спросить. (Валерию.) Как ты мог? Ты ведь рабочий человек, у тебя мозоли на руках…

В а л е р и й. Не читай мне мораль! (Сел, закрыл глаза руками.)

Я р е м ч у к (Валерию). Не плачь. Ты ведь не баба.

С т е п а н и д а. Крокодиловы слезы.

В а л е р и й. Ошибаетесь, мама.

С т е п а н и д а. Не смей, не смей меня так называть.

В а л е р и й. Я вас так ни разу не называл. Но хотел называть… И сказал сейчас потому, что подумал: ну, а был бы я вашим родным сыном?..

С т е п а н и д а. Избави меня, боже!

В а л е р и й. Неужели и тогда отвернулись бы? Сын пришел бы и сказал: «Я в болоте по самые уши, сам себе опротивел. И вот честно жить захотелось, чисто жить, как вы, как все люди живут. Помогите. Простите. Дайте руку…»

С т е п а н и д а. Я не бог, я грехов не прощаю.

С а н я (входит, идет за перегородку, вытаскивает из-под тахты чемодан). Это твои вещи? (Валерий утвердительно кивает головой.) Больше ты ни минуты не останешься здесь.

С т е п а н и д а. Александра! Тебе в глаза плюют, а ты… Вот таких и обманывают!

С а н я. Каких?

С т е п а н и д а. Тех, которые верят.

И в а с ь. Что же по-вашему, мама, жить, как в лесу? По звериному закону: «Никому не верь, тогда и тебя не обманут»? Разве он не на той же земле, что и мы, не среди таких же людей? Как же на нем, на живом, ставить крест?

В а л е р и й. Саня… Сашенька…

Я р е м ч у к (Валерию). Пока суд да дело, пошли ко мне.

Продолжительная пауза.

С т е п а н и д а (как бы очнувшись от раздумья). А почему это к тебе? Домой собирайтесь. (Валерию.) Бери чемодан.

КАРТИНА

ДЕВЯТАЯ

Маленькая комната в квартире заводского дома. Кушетка. Старенькое пианино, этажерка с книгами и нотами, столовый стол. На столе ручная швейная машина. Возле нее шитье. За балконной дверью заводские огни.

И в а с ь сидит за инструментом. Берет несколько аккордов. Задумался. Вскочил. Походил по комнате. Опять сел за пианино. Играет. Думает. Играет. Прислушался… Оркестр отвечает на фортепьянные звуки симфонической музыкой.

И в а с ь. Нет, это еще не победа… Это борьба… (С чувством, задумчиво, на фоне оркестра.)

Ровесник мой… Товарищ неизменный… Гордимся мы судьбой высокой, трудной: На поле чести вышли мы с тобою, Как рыцари бесстрашные. Но в битве Оружье наше — не мечи стальные, А слово правды, что в сердцах людей Все светлое зовет к делам бессмертным, А темное — огнем своим врачует…

Драматический фортепьянный пассаж.

И если мы прельстимся ложью, лестью, Пусть и на нас падет позор бесчестья.

С а н я (выходит из другой комнаты, очень взволнованная). Как ты можешь играть? Как тебе музыка в голову лезет? Что сказать маме? Что ей ответить? Кто он такой? Для чего мать через столько лет хочет, чтобы мы называли своим отцом человека… Того человека, который…

Входит С т е п а н и д а.

С т е п а н и д а. Вы подумали, дети?

И в а с ь. Мы не хотим думать. Он нам чужой.

С а н я. Он разбил вашу жизнь. Он наш враг.

И в а с ь. И все, что вы вчера наговорили на себя, — все это неправда! Мы вам не верим.

С т е п а н и д а. Двадцать лет я вам говорила о вашем отце неправду. Теперь вы, конечно, можете и вовсе не верить матери.

С а н я. Мама!

С т е п а н и д а. Но все, что я сейчас вам сказала, это чистая правда. Я хотела держать его возле себя на шнурочке, а мой шнурочек был гнилой и короткий. Он искал вас, когда я пряталась от него, а я вам говорила, что этого никогда не было. Он и сейчас ищет.

И в а с ь. Где же он? Кто он такой?

С т е п а н и д а. Ваш отец — сильный человек, хороший человек.

И в а с ь. Отец… Не привык я к этому слову…

С т е п а н и д а. Моя вина.

С а н я. Нет, не верю! Не могу… Как же вы, такая добрая, такая честная, чуткая… и не нашли в своем сердце… О нас не подумали…

И в а с ь. Санька!

С а н я. Не одна ведь вы на свете такая. Сотни женщин с мужьями расходятся. Почему же другие матери не прячут детей от отцов и все время, день за днем, двадцать лет подряд, не вбивают им в головы, что отец их мерзавец!