Находка для вечности
Шрифт:
Мама с воодушевлением водила меня из одной комнаты в другую. С неизвестным мне блаженным чувством я полежала сначала в ванне. Потом забралась в постель в собственной спальне, ощутила запах стерильного голубоватого белья и заботливые мамины руки, поправляющие одеяло. На душе стало уютно, и я сладко уснула. Как мало человеку нужно – чистота, уют, забота и маленький кусочек своего жизненного пространства.
А когда через восемь лет с сыном на руках я снова приехала сюда, первоначальный уют, который пришёл вместе с получением квартиры, безвозвратно исчез. Было очень некомфортно находиться между матерью
С такими невесёлыми мыслями я переступила порог нашей бывшей квартиры. Приняли нас, насколько можно, радушно. Клара была тараторкой, в момент заговорит. От её неудержимого потока слов осталось впечатление, будто она оправдывается и, одновременно, хочет очаровать меня.
– У нас ничего тогда ещё не было, – возбужденно говорила она.
Мне стало неловко, и я попыталась её успокоить.
– Стоит ли об этом говорить? Всё в прошлом. Мама живёт своей жизнью и ни о чём не вспоминает.
Тем не менее разговор всё время сбивался в эту сторону. Говорила в основном Клара, а я больше молчала и слушала. Мне это не составляло труда, поскольку стеной обступили и не отпускали воспоминания.
Вот прихожая с большим зеркалом. Раньше здесь стояло трюмо, перед которым я любила повертеться, примеряя перешитые из старых вещей платья. Я жила почти на одну стипендию и ходила исключительно в тех тряпках, которые придумывала себе сама.
После третьего курса я работала летом в студенческом отряде проводников, с которым мы ездили на пассажирских поездах Минск-Сочи и Минск-Кисловодск поочерёдно. За шесть поездок я заработала себе на зимнее пальто, и надо сказать, что даже эта временная роль была мне более по сердцу, чем учёба на химфаке.
Училась я без интереса и желания. К вопросу выбора профессии я отнеслась безответственно, и это была моя вторая ошибка в жизни, если первой считать все, что связано с Вадимом. Так я думала тогда и лишь много позже поняла, что ничего случайного не бывает, и наши «ошибки» на самом деле не ошибки. Просто в тот момент жизни не могло быть иначе. От этой мысли легче. На судьбу нельзя обижаться, она всегда даёт ещё один шанс. Вопрос в том, сможем ли мы им воспользоваться.
В Ивацевичском районе, куда меня направили после окончания университета, свободных мест не оказалось. В Министерстве образования в Минске на меня лениво посмотрел утопающий в бумагах дядька и спросил:
– Может быть, вам свободный диплом дать?
В изумлении я не знала, что сказать. Это была, по выражению Андре Моруа, «минута, решающая судьбу». Судьба тащила меня за шиворот, но я сопротивлялась с невероятной тупостью, трусила перед неизвестностью и отказалась. Мне подобрали Ганцевичский район, и я попала в крупное село Огаревичи с колхозом – миллионером.
Поселили меня в двухэтажном коттедже, с печным отоплением и туалетом на улице. Я занимала одну из комнат на втором
Я преподавала ненавистный предмет, но совсем неплохо по привычке делать все добросовестно. Тем не менее я считала себя притворщицей и не испытывала никакого удовлетворения, поскольку учительство – не моя стезя. Лишь в силу молодости все шло само собой, возникла даже некая приязнь между мной и учащимися. А где моя стезя – я не знала.
В свободное от работы время я гуляла по окрестностям деревни, читала хорошие книги и продолжала мечтать о чем-то несбыточном, с грустью возвращаясь к окружающей действительности. У Филдинга я узнала, что счастье заключается в жизнерадостном, живущем надеждами темпераменте. Такая трактовка счастья мне вполне подходила.
Свежий воздух и деревенское молоко пошли мне на пользу. Из выжатой, как лимон, дипломницы я вновь превратилась в свежую девушку с нежным румянцем на щеках. Каждые выходные я приезжала домой, чтобы не отказать себе в удовольствии принять ванну. Из ванны я выходила новым человеком и разглядывала себя в зеркале. Оно отражало не только черты слегка удлинённого лица в обрамлении тёмно-русых волос, но и жизнь, которая возвращалась к этому лицу.
– Хороша, – сказала мама, глядя на меня с удовольствием. Природа и деревенская тишь исцеляли мою душу и тело, постепенно затягивались сердечные раны.
– Ну как дела, рассказывайте, – произнёс отчим, наливая всем по чарке своего фирменного напитка «Сам жанэ, сам пье»
– Мы сейчас в Санкт-Петербурге. Я продала дом, собираюсь в Шотландию на заработки. Илья поступил в институт, Рита – в колледж после 9-го класса.
– Я бы тоже поехала, – мечтательно протянула Клара. – За границей такой нос, как у тебя, котируется. Я желаю тебе найти, наконец, свою половинку. Знаешь, я представляю палисадник и рядом с тобой мужчину среднего роста с бородой.
– Почему именно с бородой? – усмехнулась я.
Затем опять стали мусолить тему развода и отношений отчима с мамой.
– А может, ещё и сошлись бы – рассуждала Клара, осуждая поведение моей матери накануне развода.
– Вы-то, наверное, его точно не упустили бы, – вставила я.
– Не-е-ет! К мужчине подход нужен, – погладила она Зиновия, который расцвёл от удовольствия.
– Зюнечка, – произнесла нараспев Клара. И Зюнечка послушно ушел мыть посуду. Такое было просто невозможно представить в прежней его жизни с мамой. Я шелохнулась помочь, но Клара остановила меня:
– Не надо, он имеет за это премиальные. – Это был мастер – класс от Клары. Искусство, которого я абсолютно лишена.
Тема разговора начинала набивать оскомину, и Анна ушла на кухню за отцом. Она по-прежнему любила отца и льнула к нему, хотя ей было непросто. Между ней и Кларой несколько лет тому назад пробежала чёрная кошка. Чем-то Аня не угодила мачехе, какой-то пустяк, и своенравная Клара свела к минимуму общение отца с дочерью, а заодно и с внучками.
Мы с Кларой остались одни.